– Пусть еще поживут… Может, и пообвыкнутся… Эх, солдатами не рождаются. А ты чего вылупился, Пимен? Мать твою колокольню! Смотри, старшина с кухней!
Чугунный тарантас, дымящий прогорелой трубой, тащила молодая, мелковатая лошаденка, шустренькая и непугливая. Широкие колеса вязли в волглой грязюке, и старшина в новенькой каске и перепачканном фартуке, истово матерясь, помогал коняге вытянуть повозку на пологий берег.
Едва Пимен схватил поварскую кобылку под уздцы, в железный бок повозки ударила первая пуля. Вторая, свистнув у старшины над ухом, попала в дымящую трубу. Кусок прогорелой жести отскочил в сторону и ударил лошадку по загривку. Коняшка понесла. Проявляя недюжинную силу и прыть, тонконогая трехлетка неизвестных кровей таскала по размокшей грязи полевую кухню. Из отверстия в чугунном боку топки валил дым.
– Дрянь у немцев снайпера. Так-то оно, – шмыгнул носом Спиря. – Мог ведь первой пулей лошадь свалить, а второй – повара. А так, что оно получилось? Хулиганское баловство и напрасная трата патронов!
Они сидели на дне окопа рядом, грея лица над горячим мясным варевом. Над их головами, на поверхности земли дробно сыпал отборным матом старшина. Под аккомпанемент молоточка, при помощи которого Верещагин пытался залатать пострадавший от снайперских пуль корпус полевой кухни, Сан Саныч и Перфильев строили планы ликвидации дзота и злополучного снайпера.
– Оно не стоит таких уж планов, правда, москвич? – проговорил Спиря. – Плевое дело, правда?
– О да! – Костя сунул ложку под обмотки. – Если дядя Гога в деле, то любое дело становится плевым…
Над окопами второго взвода висел дух хорошей солдатской еды: перловой, в меру приправленной маслицем, каши, хорошо проваренной говядины и свежеиспеченного, не успевшего еще остыть хлеба. Сытый Спиря залег на стреме, уставил дуло своей винтовки на злосчастную колокольню. Частенько прикладывался к прицелу, пытаясь уловить малейшее движение там, на продуваемой всеми ветрами звоннице.
– Эх, жалко мне его, – приговаривал Спиря. – Ой, жалко!
– Кого? – вяло спросил Костя.
– Да снайпера этого. Ни пожрать, ни опорожниться ему толком… И так сколь уж дней…
– Возлюби врага своего, как друга, – внезапно проговорил Пимен, примостившийся со своим котелком неподалеку от них.
– Возлюбить, наверное, я не смогу, – отозвался Спиря. – Но и ненавидеть не стану. Потому как от ненависти рука дрожит и пулю мимо цели пускает. А с жалостью в сердце я его вернее избавлю от мук…
