Догнал он обоих уже у самой воды. Ведьма, пятясь и спотыкаясь, успела зайти в прибой почти по колено. Церковник, оберегая ногу, хищно крался в полуприседе. Из-за холмов выглянула луна, и кинжал тускло блеснул вдоль лезвия. Мир окончательно стал белым и черным.
— Я успела, — хрипы и бульканье превращали тонкий девичий голос в нечто потустороннее. — Все равно успела…
Огрызок выпал из пальцев и заплясал на волнах. Инквизитор левой рукой поднял к губам увесистое распятие, поцеловал и пробормотал:
— Persequar inimicos meos, et comprehendam illos[7]…— он осекся, а потом продолжил другим стихом: — Nec velocium esse cursum, nec fortium bellum… Sed tempus casumque in omnibus[8].
Затормозив на мокром и чуть сам не подвернув ступню, Лау замычал что-то невнятное и протянул церковнику его оружие. Тот обернулся. Сощурился. Покосился обратно на ведьму. Перехватил кинжал пальцами, только что державшими крест, и принял самострел на локоть.
На лицо ведьмы вернулась беспомощная, беззащитная улыбка. Лукавая и насквозь притворная. Бирюзовые глаза мягко мерцали в полумраке, грудь под темной от крови блузой ходила ходуном.
— Успела. Она сыта, — прошелестело над морем. Девушка отступила еще на шаг — и рухнула спиной в воду.
Ветер заревел совсем уж дико. Ближняя волна окатила инквизитора и Лау, заставила отплевываться и бежать на сушу. Впрочем, церковник тут же рванул обратно. Он упал туда, где только что стояла ведьма, принялся шарить под водой, тыкать кинжалом наугад. Потом медленно встал. Постоял, тяжело дыша. И вернулся на берег.
Лау молча ждал. Дождался. Стаскивая хабит и выжимая из него отнюдь не святую жидкость, инквизитор спросил:
— Как тебя зовут-то? — а на ответ хмыкнул и поморщился. — Тезка, значит…
— Тезка… — пробормотал Лау и вдруг догадался: — Так вы Гийом[9] де Гиш! Брат Маркуса де Гиша!
Он обернулся на усадьбу. Инквизитор посмотрел туда же и проворчал:
— Да что ему будет. Живучий, словно кот… А ты балбес, — внезапно сменил он точку приложения. — И везунчик.
Оба помолчали. Мысленно Лау и соглашался, и негодовал. Но больше соглашался. Потом Гийом зашипел, став не на ту ногу.
— Тварь… У кого тут невод можно взять? И лодку бы.
Лау задумался. Замотал головой, отгоняя истерический хохот. Влепил сам себе пощечину.
— Теперь у кого угодно…
Гийом уставился на него тяжелым, пронзительным взглядом. Было в этом взгляде что-то от пастушьей собаки, которая следит за непослушным, брыкливым ягненком, так и норовящим сбежать из стада. И при этом успевает обозреть лес, на опушке которого нет-нет да и мелькнет быстрая серая тень. Потом вздохнул и, как был, полуголый пошел в сторону деревни. Лау потянулся следом.
