Доверительным тоном, нисколько не удивляясь моему повышенному интересу к Вулфману и равнодушию к Акселю, Бетани рассказала, что Айра работает здесь шестой год, живет один и «с головой погружен в науку»; на корпоративы и вечеринки не ходит, хотя его постоянно зовут.
– Исключение он делает только для Акселя. А куда деваться – с профессором шутки плохи! – Помолчав, Бетани шепотом добавила: – Вулфман не женат, невесты нет. Общается лишь с коллегами. Прямо волк-одиночка.
Бетани явно догадывалась о моем увлечении преподавателем. В семнадцать лет влюбленность не скроешь. Пару раз секретарша с искренним сочувствием косилась на мою левую руку, не украшенную кольцом.
Поэтому я отважилась продолжить расспросы: где его семья? Навещают ли его родственники?
– Зришь в корень, – вздохнула Бетани. – Бедный Айра. Он ведь сирота, рос без матери, но самое ужасное – его опекуны, милейшие люди, погибли в автокатастрофе. Он приехал откуда-то с востока – вроде бы из Нью-Йорка. Ни дома, ни родных. Всю жизнь сам по себе – его слова.
После того как выяснилось, что Вулфман сирота – и изгнанник, – той же ночью, во сне, на меня нахлынули воспоминания.
В Зоне 9 эпизоды из прошлого мелькали короткими вспышками – как проблески молнии в чернильной мгле – и исчезали бесследно.
Но тогда вспомнился случай из далекого детства: мне года три-четыре, мы гуляем с родителями, а с неба сыплет легкий снежок. Мама держит мою руку в варежке, другой я цепляюсь за папу, снежинки щекочут лицо, я смеюсь. Внезапно налетает порыв ветра, папа восклицает: «Ну и ну!» – и заслоняет меня от пурги. Мама поправляет шапочку. «Стой смирно, милая! Надо потуже завязать».
Я замерла, запрокинула голову и…
* * *
(А дальше? Ничего!)
Воспоминание резко оборвалось, словно дернули рубильник.
И никакой надежды на возвращение. Обратной дороги нет. Я очнулась в темной комнате на третьем этаже Экради-Коттедж в окружении мирно спящих соседок. Кто-то тихонько похрапывал, кто-то бормотал во сне. Я закусила губу, чтобы не заплакать. В очередной раз принялась убеждать себя, что расставание с родителями – временно. Зато мне посчастливилось встретить Айру Вулфмана, родственную душу.
– На самом деле меня зовут не Мэри-Эллен Энрайт, а…
– Стоп. Замолчи.
Вулфман зажал уши ладонями. Этот отчасти шутливый, отчасти серьезный жест напомнил мне отца.
– Не хотите слушать?
– Нет.
Разговор состоялся в кабинете преподавателя, куда меня наконец позвали после очередной полемики в классе. В этом не было ничего удивительного – Вулфман часто приглашал студентов обсудить имеющиеся у них вопросы. Но принципиально не звал меня. Помню, как подумала: теперь он узнает всю правду.
