— Пан, они же без винтовок. Войне капут. Отпустите их.
Унтер не понимает, что ему говорят. Он подходит к пленным, снимает с них пилотки.
— О, зольдатен!.. Война капут.
Пленные усмехаются, стараясь понравиться немцам. Женщины волнуются, кричат, просят отпустить этих пленных. Склонившийся над картой офицер поднимает голову и что-то говорит унтеру. Тот стоит прямой и длинный как жердь. "Яволь! Яволь!"
— Откуда вы? — спрашивает офицер, и столпившиеся женщины настороженно умолкают.
— Из-под Белостока мы, — говорит один из пленных.
Тышкевич чувствует, что солдат врет. Поддвинские парни.
— Идите домой. Мы с пленными не воюем, — говорит офицер и снова склоняется над картой.
По толпе пронесся легкий вздох облегчения, потом разноголосый шум: "Сильные, значит... не боятся... Видишь, по домам отпускают. Может, и наши вернутся..."
Тышкевич все наматывает на ус.
Через полчаса колонна, оставляя за собою грохот и клубы пыли, катится на восток. Люди медленно расходятся. Иван Анисимович прислушивается к чужим и таким понятным разговорам:
— У меня с решетом яйца забрал. Решето сломал...
— Хорошо, что хоть масло спрятала...
— Бабоньки, как он на хлеб смотрел! Я только спекла и со стола не убрала. У солдата аж слюнки потекли.
— Ты поглядела бы — все без хлеба едят...
— А у меня петуха убил. Дал две сигареты. Взяла, а курить некому.
— Жрут, гады. Наши ничего никогда не брали.
— Был приказ такой... Брать и просить не разрешалось — ведь красноармейцы.
— У нас строго...
Дней через пять Тышкевич и Михась лежали на мягкой душистой траве.
Михась смотрел в глубокое синее небо с клочьями густых белых облаков. Они, как стадо гусей по полю, разбрелись по небу и лениво ползли на северо-запад. В небе тишина и покой. Только где-то за болотом звенел запоздалый жаворонок и изредка шелестели лозы над прудом, когда по ним пробегал игривый ветерок.
Думать и говорить не хотелось, обоими овладела лень. Неожиданно тишину нарушил нарастающий гул самолета. Михась вскочил и увидел, как со стороны Антоновских хуторов стремительно приближается самолет. Он пронесся над самыми головами, ослепляя Михася яркой краскою звезд. Над городом он немного поднялся, и тогда там, где-то над центром, появился дым. Гул долетел позднее, когда уже с немецкого аэродрома, словно из осиного гнезда, густо поднялись "мессершмитты". Они окружали бомбардировщик со всех сторон, как гончие собаки медведя. Тяжелый двухмоторный самолет медленно развернулся, вырвался из кольца истребителей и стал набирать скорость.
