Сон спасал Валенду от тоски, одиночества, печальных мыслей, от всего того, что было связано с этим вынужденным пребыванием на чердаке чужого хлева. До войны Валенда не имел покоя ни днем, ни ночью. Ему нравился непрерывный шум милицейского отделения, вечные тревоги, допросы, которые хоть и выматывали нервы, но приносили и удовлетворение.
В милиции он был хозяином, начальником. Его слушались. Самый последний вор старался понравиться ему, подлизывался, чтобы притупить бдительность Валенды. Было радостно разгадывать хитрости воров. Валенду не проведешь. И потому он вырастал в своих глазах, казался самому себе умным, хитрым, предусмотрительным.
Все окружающее он видел сквозь милицейские рапорты и протоколы, судил о нем по номерам серых казенных папок. Пережитков прошлого было многовато. Но Валенду это не тревожило. Когда-нибудь всех перевоспитаем!..
Теперь не было привычных дел. Его угнетали одиночество и тоска. Словом не с кем перекинуться. Со дня на день Валенда ждал Галая. Скорей бы на волю. Надоело сидеть, как барсуку в норе.
Днем приходилось лежать на чердаке. Рисковать Валенда не любил. Он не мальчик, понимал всю ответственность. Ночью иногда слезал с чердака, стоял во дворе, прислушивался к настороженной тишине деревни. Хотелось что-то делать, но директив не было. Надо ждать Галая.
Валенда спал. Утренний сон крепкий, сладкий. Поднявшись на чердак, Данила увидел, что Валенда усмехается во сне и шевелит толстыми губами.
— Виктор Васильевич,— Данила тронул за плечо Валенду. Тот, вероятно, не услышал голоса, но проснулся.— Послушай, что со мной было.
Валенда открыл глаза, зевнул.
— Ну, что тебе? Уже завтракать?.. А я сон видел... Первомайскую демонстрацию...
— Понимаешь, Виктор Васильевич. Их в лесу четверо. Окруженцы. Собираются за линию фронта. Только у них капитан раненый.
Валенда наконец совсем проснулся. От свежего сена исходил душистый запах. Под стрехой висела паутина — большой ажурный круг, пронизанный солнцем.
— Кто идет за линию фронта?
— Я же говорю — наши бойцы и капитан.
— Где они? — Валенда встрепенулся, вскочил, ударился головой о стропило.— Фу, черт!..
— В овраге за болотом.
Сонливость, безразличие как рукой сняло.
— Что же ты мне вчера не сказал? Капитана к тебе перенесем, а сами — за линию фронта. Не вековать же мне тут. Сколько жду — ни слуху ни духу. Э-э-э, Галай и Тышкевич не дураки, давно к нашим махнули, а я, чудак, ожидаю, Нет, хватит... Веди меня, брат, к солдатам.
