Он ожидал, что хозяин опять ударит его, и уже готов был защищаться ногами, головой, зубами. Но тот неожиданно опустился на пол и, глядя на разъяренного Василя, протянул вперед руки, словно защищаясь от сержанта.
— Погоди, кто ты таков?
— Окруженец. Сержант. Глаза у тебя вылезли, что ли? — И Дьячков загнул такой мат, что помянул всех святых и праведников.
— Свой, холера тебе в бок! — подскочил старик и стал развязывать веревку.— Анюта, иди!..
Женщина открыла дверь, боязливо просунула голову. Дьячков вытирал ладонью рот,
— Ну, малец, счастливо ты отбоярился. Так я тебя искалечить мог... Накорми сержанта, Анютка.
Дьячкова посадили за стол. Хлебая холодное, пропахшее погребом молоко, Дьячков слушал Данилу Сапуна и понемногу начинал понимать, как неудачно он пошутил.
— Ты, малец, того, не очень сердись на меня. Время нынче серьезное, шутить некогда. Недавно в Михаевичи заявилось вот так, как и ты, трое. В форме, чин по чину. Зашли к бывшему директору школы. Прикинулись разведчиками. По-русски, брат, лучше меня говорят. То да се: где немцы стоят, есть ли коммунисты в деревне... А кто своим не признается? Директор начистоту и выложил. Хорошо еще, что никого из коммунистов в деревне не было. На фронт ушли. А то могло быть хуже. Покормил он, вот как мы тебя. Стали прощаться. "Проведи нас, говорят, до кладбища. Хотим там место для батареи облюбовать. Сегодня ночью привезем ее". Ну, и пошли с ним. А еще через полчаса жена услышала со стороны кладбища отчаянный крик. Муж кричит. Она туда. Видит, те трое над мужем склонились и что-то красное из него тянут. Она так и сомлела. Что ж ты думаешь? Живому вспороли живот и кишки вокруг шеи обмотали. Часа три бедняга мучился, пока не умер. А они стояли рядом и хохотали. Это ведь звери, а не люди.
Дьячков отодвинул миску. В груди защемило, и зубы лязгали, как на холоде.
— Может, выдумка?
— Какая там выдумка! Правда.
— Правда, сыночек,— подтвердила хозяйка.
— Вот я и подумал, не пришел ли ты меня испытать? Бью и удивляюсь. Немец давно не выдержал бы, признался бы, кто он. На кой черт ему побои терпеть? А ты молчишь. Ну, думаю, попался твердый, а я тверже тебя. А как только ты матюкнулся — вижу, ошибка получилась. Напрасно только старался. Все равно еще придется немцам свою преданность доказывать.
— А этот Виктор Васильевич кто будет? — не удержался Дьячков.
— Сосед наш,— безразличным тоном ответил Данила и заговорил о другом: — Значит, на фронт путь прокладываешь?
