— Я так думаю,— оборвал его мысли Валенда.— Наша армия отходит за Днепр. Рубеж, брат, в стратегии главный козырь. А на Днепре немцам дадут под ложечку, вот увидишь. Да и к тому же из-под Ленинграда ударят наперерез. Как пить дать ударят. Балтийские матросики — это тебе не пехота.
Валенда стоял на коленях, чертя на выгоревшей траве план. В его согбенной фигуре было нечто потешное, вызывающее улыбку.
— Давай, давай, стратег,— подзадорил его Тышкевич.— Теперь все в стратегию бросились. Самая модная наука... А немец прет.
— А ты не смейся.
В чаще что-то треснуло. Оба круто повернулись. Кто-то шел, осторожно раздвигая ветви. Появилась Прусова, секретарь Жиженского сельсовета. Присев рядом с мужчинами, она долго обмахивала потное лицо березовой веточкой...
— Ну, что нового? — спросил Тышкевич.
— Все уже эвакуировались. Забежала в райком — никого.
— Оно и так видно,— оборвал ее Валенда, а сам подумал: "К нашему берегу ничего путного не пристанет. Кому лодки и барки, а нам мусор и палки. Хотя бы уж бабу ладную прислали, а то черт знает что..."
Прусова действительно была некрасива: прямые жесткие волосы вылезали из-под косынки, на рябоватом лице виднелись потеки от пота, рот широкий, шея длинная, грудь плоская.
Тышкевич сел, по-татарски поджав ноги, провел ладонью по голове. Веру он знал давно. Три года учил ее в Жиженской школе. И оттого, что это была его ученица, которую он и нынче считал девчонкой, и оттого, что Вера еще в школе отличалась живым умом и сердечностью, ему захотелось разделить с нею свои тревоги.
— Что ж это, Вера? Все отступают... а мы остаемся.
В карих, почти черных глазах Прусовой блеснули огоньки.
— Паникуете, товарищ Тышкевич?!
Валенда усмехнулся. "Такая что хочешь приклеит. Да и ему не следует так говорить. За подобные разговоры по головке не погладят".
Тышкевич и Прусова спорили. Прусова говорила громко, страстно, словно выступала на митинге. Тышкевич же, словно читал лекцию, спокойно, уверенно.
— Я знаю только одно,— краснея, кричала Прусова,— СССР не Польша и не Франция. У нас два с половиной миллиона коммунистов, пять миллионов комсомольцев, и каждый с гордостью умрет за Родину. Немцы никогда не смогут приблизиться к Москве. Может, теперь наши войска уже подходят к Берлину. А вы паникуете...
— Ты только не кричи, Вера. Ты не в сельсовете, а в лесу... Что ты болтаешь о Берлине, когда мы отступаем... сдаем город за городом, целые области. Да и только ли области...
