Смутно вспоминались довоенные праздники, дружная теснота за столом и та особая отрешенность от всего обычного, когда даже облупленный коридор коммунальной квартиры старательно подыгрывал твоему счастью. В нем можно было в квадрате света, падавшего из кухни, рассматривать свою новую тень в красивой матроске и, не опасаясь замечаний, слушать патефонный голос певицы Александровской, приникнув ухом к полу. Звук снизу казался густым, матовым, ария Розины перебегала на цыпочках от одной открытой двери к другой и подбивала на шалости.
Я уже в восьмом классе, а все жду таких дней. Мне часто представляется одно и то же: начало лета, открыты все окна, и в них вливается, как чистая вода, ветер, поднятый зелеными деревьями. Я накрываю стол скатертью и, расправляя накрахмаленный угол, одним движением — раз, и рассекаю солнечный сноп. Всего одно мгновение — взмах руки, ослепительное сияние скатерти на солнце. И свежесть только что распустившихся листьев. Все вместе это и будет праздник — ожидание гостей.
Отец был очень удивлен, когда, пошептавшись с братом, я вытащила из старого чемодана с книгами настоящую скатерть. Мы купили ее на рынке, по секрету, истратив почти все деньги, оставленные нам на питание перед очередной папиной командировкой.
Она была не белоснежной, а кремовой, шелковистой, с мягкими кистями. Стоило накрыть ею наш неуклюжий канцелярский стол в чернильных пятнах, и в комнате сразу стало иначе.
Надо было еще бежать за картошкой и стоять в очереди за колбасой, но праздник уже начался.
Гости пришли все вместе. Мне показалось сначала, что их очень много и у нас не хватит стульев. Несколько минут они говорили разом что-то радостное, громкое, поворачиваясь то к брату, то ко мне и обращаясь через наши головы к отцу. Он разволновался и, чтобы скрыть это, стал подвигать всем стулья и приглашать к столу.
Когда все расселись и пошел взрослый разговор, в котором мне нечего было сказать, я наконец рассмотрела пришедших.
Три женщины. Одна молодая и полная с добрым некрасивым лицом. Две другие — того возраста, к которому я относилась с привычным замиранием сердца: столько лет должно быть сейчас и маме.
С первого их восклицания в дверях я поняла, что они знали ее по войне и пришли говорить об этом. Такие веселые и ласковые, разве могли они принести недоброе? Сейчас, сейчас мы услышим, чего давно ждем, ведь они от нее, и не зря нас искали, и приехали сюда из разных городов.
