Вечером во дворе они что-то грузили в тайник телеги. И хотя старший мальчик не давал младшему особенно приглядываться, что именно грузили, Саша все-таки запомнил: патроны высыпали в мягкие варежки, в домашние тапочки, заворачивали в платки. Ясно, не маленький: это чтобы не звякало в дороге.
Возвращались в тот же вечер. Начинало темнеть. Усталую голову мальчишки клонило в сон. В дороге их раза два останавливали патрули. Как проверяли документы, что спрашивали и что отвечала мама, осталось навсегда в том давно прошедшем времени. А запомнилось совсем не главное. Как быстро и весело бежала лошадь по гладкому шоссе, как цокали подковы. И еще — запах хлеба с тмином. Буханку этого городского хлеба везли в деревню как большое лакомство. На верхней корочке были выдавлены какие-то цифры. Как будто хлеб был пронумерован и отмечен в одной из тех немецких канцелярий, где на все были списки, номера и неумолимые параграфы.
Вот все, что оставил в памяти известных мне людей один день войны — 13 августа 1943 года.
Анастасия Фоминична ждала маму снова в доме у моста через три дня, 16 августа, так они договорились. Но никто не приехал ни 16-го, ни 20-го. Тревога росла, подсказывала разное. Болезнь? Блокада? А может... провал? Еще выждать и идти самой в пригородный поселок. Не знать, что случилось, — значит ставить под удар и себя и дело.
Но на посту у городской заставы ее повернули обратно. Из Минска выпускали только по специальным разрешениям. Предчувствие беды стало почти уверенностью.
Весть о предательстве пробралась в Минск через заставы и посты тихо, безымянно: то ли кто-то слышал, то ли передали. А кто подтвердит? Что Марину арестовали, что пришли за ней ночью и увезли в закрытой машине...
Куда увезли? Жива ли она?
Сентябрь и октябрь прошли в ожидании последнего стука в дверь: «Выходи!» — и крытая черная машина у ворот. Хоть и знала Марину с тридцать восьмого года, хоть и верила, как себе, но в немецких застенках умели ломать не только руки. Что там могут сделать с человеком, Анастасия Фоминична представляла: минские подпольщики пережили за два долгих года не один провал.
А уйти некуда. Город на осадном положении. Повсюду облавы, людей хватают прямо на улицах. Народная месть покарала наместника фюрера в Белоруссии. Он казнен у себя в доме. Безгранично дерзкая операция под носом у эсэсовской стражи. И кто же? Простая белорусская женщина, в которой гитлеровцы разглядели только покорность, пошла на смертельный риск и сумела обмануть бдительность тройной охраны.
