— Я просто не знаю, в каком мире ты живешь! — сказала жена однажды. — Как ты не понимаешь, что теперь молодежь совсем другая. Для них все это просто и естественно…
— Нет тут ничего простого и естественного! — кипятился он.
— А почему?
— Ты спрашиваешь — почему? И это ты спрашиваешь?
— Тебя спрашиваю, а не других.
— Чего меня спрашивать про то, что просто и естественно! — с ожесточением сказал он. — Ну и действуй тогда просто и естественно… С первым встречным в любом подъезде…
— Евтим, думай, о чем говоришь! — возмущенно сказала она.
— А по-моему, ты не думаешь! Просто и естественно!.. Оказывается, это просто и естественно!
Помолчав, она тихо сказала:
— Как бы то ни было, но люди не могут жить в тюрьме. Лучше даже жить так, как ты говоришь, но только не в тюрьме…
— А ты жила в тюрьме? — неприязненно спросил он.
— Жила бы, если б имела кое-какие другие желания…
— Тюрьму для таких желаний всегда надо держать наготове! — сказал он.
— А свои желания ты тоже держишь в тюрьме? — спросила она дрогнувшим голосом.
— Нет! — ответил он.
Она усмехнулась, и щеки ее порозовели.
— Ты должен попытаться понять ее, Евтим, — сказала она немного погодя другим тоном. — И смириться… Никогда в жизни не видела такого непримиримого человека, как ты.
— Неправда, — сказал он.
— Правда, — возразила она. — Ты никогда ни с чем не смирялся…
— Со многим смирялся… Например, с твоими грязными кастрюлями, на которые гляжу каждое утро.
— Извини! — сказала она. — Я не знала… Но ты не смирился с ними, а просто терпишь их.
— Грязные кастрюли еще можно терпеть. Но есть нетерпимые вещи… Как же смириться с ними?
— Но с неизбежным ты, так или иначе, должен смириться, — сказала она. — Что стало, то стало — что теперь поделаешь? Неужели всю жизнь ходить за ней по пятам? Высматривать, в какой дом идет, на какой этаж, в чью постель? Так, по-твоему, лучше?
Он внутренне содрогнулся от этих беспощадных слов. Мысль жены так поразила его своей простотой, что он приумолк. Но тяжелое, липкое негодование снова нахлынуло на него.
— А возможно, лучше было бы ничего не знать, — глухо сказал он. — Если не знаешь и не видишь, то, по-моему, все равно что ничего не случилось…
— Нехорошо так думать…
— Мне вообще не следует думать, — сказал он.
Кресло вдруг пошатнулось под его тяжестью и в висках застучала кровь. Но недомогание быстро прошло. Когда он открыл глаза, жена с немым участием смотрела на него.
— Ты уже видела его, — сказал он с легкой хрипотцой.
