Он стоял у открытого окна, подняв голову к горам, где среди темных сосен чуть белели туристские хижины. Еще выше, над ними, осталась одна-единственная полоска снега, как узенькая ленточка пластыря на каменном челе вершины. Он всматривался в эту полоску до боли в глазах. Тогда он закрывал веки и напрасно ждал, что его снова подхватят холодные потоки ветров, несущиеся со всех сторон сквозь облака и синие просветы неба. Но теперь небо было черным, а облака оседали на лице клочьями горячей пены. Ни дуновения ветерка. Но не было сил уйти из темнеющей позади комнаты. Пропала прежняя сила, все вышли из повиновения. Ему казалось, что теперь мебель за спиной бесшумно движется по комнатам. Кресла и сервант скользят в сумраке, передвигаясь на новые места. Черный лакированный столик поднимается к потолку. Телевизор, выпучив свой единственный белесый глаз, таращится на всю эту суматоху и тоже присоединяется к бесшумному танцу — со столика на сервант, а оттуда на низкий книжный шкаф. Мужчине хотелось закричать, но он, к своему изумлению, понимал, что и этого не смеет, ибо теперь всем командует она.
Его собственная дочь командовала всеми этими передвижениями с непроницаемым лицом, никого не спросившись и ни у кого не прося помощи. Она сменила даже рамы у картин, а некоторые картины спровадила на чердак. Вместо них появились новые, яркие и пламенные, какие-то синие и огненные цветы. Кресла оделись в новые бледно-зеленые чехлы. Желтые табуретки, которые прятались по углам, окружили плотным кольцом новый зеркально блестящий столик на железных ножках. Вся квартира оказалась залитой ярким светом и нестерпимо кричащими красками.
А его мысли становились все более мрачными. Все чаще вспоминалось то, что хотелось забыть навсегда, — холодная камера с мокрым полом. По ночам приходилось спать, сидя на деревянных сандалиях, прислонясь спиной к ледяной стене. Холод проникал сквозь легкую шелковую рубашку и леденил онемевшие мускулы. Он спал урывками и все остальное время думал и думал, тщетно пытаясь разобраться в том, что случилось до тюрьмы. Но в морозные ночи иногда даже мысли замерзали и лишь сердце где-то глубоко в груди продолжало жить, каждым ударом рассылая по телу теплую, алую кровь. Крепкое сердце и спасло его тогда — то самое сердце, которое теперь грозило ему смертью.
Да, люди не могут жить одни. Он не догадывался, что от ожидания встречи с женой и дочерью утренние часы стали необычно долгими. Девушка, не дожидаясь завтрака, как тень ускользала из дому, не сказав ему ни слова. Но с женой он беседовал каждое утро, и каждый раз разговор кружился по одному и тому же бессмысленному кругу.
