— А… отец?
— Рычал, как раненый медведь, когда я уезжала, а сейчас наверняка сидит и ждет моего звонка с рассказом о том, как прошла поездка… Ты всегда была его любимой дочерью.
— Не говори ерунды. Если бы это было так, он бы не вычеркнул меня из своей жизни двадцать лет назад.
— Он упрямец и гордец, Машка. Кому, как не тебе это знать — сама такая.
Ирина встала и одернула юбку.
— Пойдем? Нехорошо оставлять гостей надолго одних.
Я засмеялась.
— Гость, сбившийся в такую огромную стаю, суть субстанция самодостаточная, не требующая хозяйского надзора.
— Болтушка!
— Профессия обязывает.
— Ой, Маша! Я совсем забыла поздравить тебя с премией!
— Спасибо! Только не спрашивай меня об Осетии.
— Не буду. Отец был там недавно — ты же знаешь, он до сих пор держит руку на пульсе. Вернулся чернее тучи и тоже ничего не хотел говорить. Вы могли бы встретиться там…
— Если мы за восемнадцать лет ни разу не встретились, живя в одном городе… Ладно, правда, пойдем. Я покажу тебе комнаты, которые приготовила для вас.
На балкончике второго этажа я внезапно наткнулась на Перфильева.
— Вась, ты чего здесь? Девушки внизу уж небось с ног сбились в поисках…
Он кривовато усмехнулся.
— Видно, стар становлюсь.
— Кокетка, — откликнулась я, продолжая удивленно рассматриваться его. — Что-то случилось?
— Нет. В танковых войсках полный порядок, Машуня.
— Вась, а ты… Ты давно здесь сидишь?
— Не знаю даже…
— Не видел, никто в сторону леса не уходил?
— Да я особо не следил… Тебя видел, потом Ивана… Кстати, вон он возвращается.
— Как возвращается?.. — удивленно начала я и, развернувшись, стремглав бросилась вниз по лестнице.
Иван шел через поляну к дому. Под мышкой у него был зажат мощный фонарь, а на лицо легла тяжелая задумчивость.
— Куда ты ходил?
Он проигнорировал мой вопрос, и, нахмурив брови, спросил сам.
— Маша, там, в лесу, до того как пришел я, ты была одна?
Я попыталась улыбнуться.
— Ревнуешь?
— Да, — без улыбки ответил он.
— Я была одна, Ванечка. Правда, мне показалось, что кто-то там был, я оступилась и… — я начала судорожно лепить к полуправде полуложь, все еще не желая посвящать кого бы то ни было из домашних в свои беды.
Он смотрел задумчиво, привычно пощипывая себя за нижнюю губу, и нахмурив темные брови.
— Ты ведь не станешь скрывать от меня что-то важное?
Я внезапно растерялась, как это бывает даже с заправскими лгунами. Наверно потому, что ему-то врать как раз и не хотелось, но и рассказать правду решимости не было.
