Студентом несколько лет назад был долговязый, светловолосый и курчавый парень с тонким, иконописным, лицом. Вихрь революции сорвал его с первого отделения филологического курса славного Петроградского-Питерского университета. Позднее кронштадские матросы прилепили ему прозвище, как наиболее грамотному — Студент. «Уже не вечный» — отшучивался Юлиан Октавианович Сидоров. Имя было не бедой, а горем Студента. Буржуйское имя — Юлиан, непонятное отчество — Октавианович, которого он тоже стыдился, и все прикреплено к нормальной пролетарской фамилии — Сидоров. На все насмешки революционно настроенных масс по поводу своего имени и отчества Студент с гордостью отвечал, что его папа сталевар, это самая пролетарская профессия, и не его вина, что папе пролетарию нравилась еще с гимназии история древнего Рима.
— Кузьмич, — затянул песню, Карпенко. — Давай покурим? Кузьмич?
— Кури.
— Так одолжи махры, моя кончилась, — канючил Карпенко. — Я курить хочу.
— Я не хочу.
— Я хочу, Кузьмич? Одолжи…А, дьявол!
Телегу сильно тряхнуло на кочке, она въехала в дубовую рощу. Со всех сторон, словно стража, их обступили высокие молодые дубки, но за их молодыми кронами, проступали очертания их могучих, высоких и кряжистых родителей. Впереди начинался пологий спуск в широкий овраг, склоны которого заросли густым непроходимым кустарником.
— Вот и багровый лес, — объявил Ваня.
— Почему Багровый, а не дубовый? — спросил Юлиан.
— Не знаю, — сын мельника пожал плечами. — Его завсегда так прозывали. Товарищ комиссар, может домой пустите, дорогу я показал, честное слово, отсюда уже недалече. Сами доедете до Хитрово, мне отцу помогать надо.
— Сидеть, отрезал Максим Строгов.
Воз, дребезжа, начал медленно катиться вниз. Мерин шел, настороженно фыркая, поводя ушами, когда колеса телеги наезжали на трещащий, сухой валежник. Его треск походил на частые пистолетные выстрелы.
Строгов незаметно расстегнул кобуру, положил руку на вороненую ручку маузера, внимательно разглядывая склоны старого оврага.
— Цыпленок жареный, цыпленок варенный, цыплятам тоже хочется жить, — шептал Максим.
Почуя настроение начальника, его бойцы схватились за винтовки. Уже сколько было в Губернске страшных рассказов, о нападении на продотряды, кулацких банд. До этого дня в их губернии все было спокойно. Дно оврага густо устилала прелая прошлогодняя листва, высохшие старые ветки. От ветра, метались беспокойные, суетливые тени, обступивших овраг дубов.
