— Горько! Горько! — заскандировали на площади.
— Поцелуйтесь, дети мои. Так и быть, право сеньора на первую ночь уступаю, — Руфий довольно оскалился. Запрокинул голову, посмотрел в карие глаза невесты и зябко поёжился. — Шутка, — пробормотал царь, вырывая руки.
— Вы царь, а не сеньор, — сказала Уля.
— Повезло тебе царевич, у нее характер, как и язык. — Руфий взобрался на помост.
— Горько!!!
Борис несмело потянулся к девушке.
— Тоже мне, мужик, — усмехнулась Уля. Она схватила царевича за уши и притянула к своим сахарным устам. Борис испуганно застонал.
— Горько!!! — весело ревела площадь.
— Не знаю, повезло ему, что казни избежал или нет? — пробормотал Руфий, глядя сверху на целующуюся парочку.
…Оскар надвинул на глаза берет. Из всех людей он один не кричал: «Горько». С удивлением размышлял о превратностях судьбы, о старом камне и о его все ещё действующих пророчествах… «Значит, Ваня погиб, — Оскар дотронулся до берета, но не снял, — а этого дурня оженили…»
Вспомнился утренний неприятный инцидент, когда приехал на паромную станцию и стал торговаться с паромщиком о цене за перевоз, кто-то увел коня. Осталась уздечка, привязанная к борту парома.
Чему быть — того не миновать. Оскар стал выбираться из толпы. «Теперь, когда конкуренты самоустранились, у меня прямая дорога на царство. Осталось вопрос с яблоками решить». На решение этого вопроса у него были свои, особые, соображения…
«Хорошо живут садовники в царстве Руфия, особенно если они главные», — думал Оскар, стуча медным витым кольцом в высокие деревянные ворота. Во дворе злобно забрехали собаки. Оскар не прекращал стучать.
— Иду! Иду уже! — донесся голос. В воротах приоткрылось небольшое оконце, достаточное для того, чтоб в него заглянула толстая, лоснящаяся, что-то жующая морда.
— Чего ломишься?
— Мне главный садовник нужен, — Оскар вежливо улыбнулся.
— Я не главный, а старший. Ты кем будешь?
— Царевич Оскар, — царевич отвесил галантный, на западный манер, поклон.
— Вроде похож, — морда ухмыльнулась. — Вас в последнее время, как собак. Одного сегодня едва не казнили.
— От плахи до девахи один шаг, — Оскар заговорщицки подмигнул.
Рожа гукнула, хлопнуло окошко, послышалось лязганье отодвигаемых запоров.
— Уймитесь, окаянные! Закройте пасть! На место! — гаркнул старший садовник на беснующихся собак, после чего скрипнула, открываясь, половинка ворот. — Входи, не бойся.
Перед Оскаром возвышался очень круглый, если угодно — пузатый, человек. Широкое, с обвисшими щеками и подбородком лицо обрамляли рыжими кустами бакенбарды, сходясь на провисшей от тяжести нижней челюсти в вытянутую, трапециевидную, завитую и напомаженную на манер древних халдеев бороду. За спиной хозяина, у крыльца, высунув красные языки, лежали три огромных черных пса. Оскар, задрав голову, посмотрел на четвертый ярус скромного домика старшего садовника. В верхнем окошке трепетало пламя лампы. Скромненько и со вкусом.
