Оскар окинул взглядом высокий и широкий терем, украшенный резными балясинами, крыльцом, ставнями. Конек крыши венчал большой петушок, выкрашенный золотой краской. Интересно, на какие средства все это? Ну и морду отъел… Оскар лучезарно улыбнулся:
— Как я понял, вы и есть старший садовник?
— Правильно понял, — садовник ухмыльнулся, — Карл Кларович Кораллов.
— Как? — опешил Оскар.
— Карл, зови меня просто — Карл, — толстяк добродушно махнул рукой, — правильно не скажешь, хоть сто раз повтори.
— Спасибо, Карл, — с признательностью сказал Оскар.
— Что за дело?
— В терем не пригласишь?
— А что там смотреть? Дом как дом, — садовник поставил руки на толстые бока, выжидающе уставился на царевича.
— Карл, тебе деньги нужны?
— Сколько?
— Много.
— Так, пошли в дом, нечего на улице стоять. — Карл Кларович Кораллов провел гостя в терем, на четвертый этаж, в ту комнату, где горела единственная лампа. По дороге Оскар удивлялся, сколько в доме дверей, лавок да ларцов, стоящих вдоль стен. Их сопровождал один из волкодавов.
— Собака нам не помешает.
— Они молчать умеют, — согласился Оскар. — Живешь бобылем?
— Тебе что?
— Просто спросил: дом большой, много заботы требует.
— Справляемся.
Лучина освещала небольшую комнатку, похожую на внутренность шкатулки, потому что со всех сторон, включая пол и потолок, была обита и увешена восточными пушистыми коврами с мотивами жар-птицы, феникса, сирина, Маленького Мука на ковре-самолете. На полу лежали маленькие парчовые подушки.
— Хорошая коллекция, — Оскар кивнул на ковры.
— Знаю, — садовник в изнеможении опустился на пол, придвинул к себе поднос с останками гуся и печеных яблок. Кивнул на маленькую скамеечку, приставленную в углу. — Садись.
— Спасибо.
Собака, знающая урок, легла между хозяином и царевичем, не сводя с последнего злых красных глаз.
— Ты что-то про деньги говорил? — напомнил садовник, обгладывая ножку.
— Это не просто деньги, а сумма, — Оскар промокнул платком лоб.
— Сколько? — голая кость звякнула, брошенная на поднос.
— Пока тысяча берендеевок, — осторожно ответил царевич.
— Мало, — хмыкнул садовник, разгрызая зубами горловые хрящи. — Берендеевка, — он сплюнул кости, — к руфию идет один к полутора.
— Почему?!
— Я почем знаю? Ты у купцов спроси, это они курс устанавливают.
— Но ведь недавно он был равен?
— Ты не веришь мне?
— Верю.
— Курс руфия всегда поднимается к моменту созревания молодильных яблок. Ты разве не знал?
— Теперь знаю.
— Сколько?
— Полторы тысячи.
