— Я брехун? Я вообще не здешний, а заезжий. По делу.
— Приезжим, тем более, веры нет.
— Хозяюшка, я — царевич, я всегда правду говорю.
— Все вы так говорите, — глаза Ули насмешливо заблестели. — Действительно, какой из тебя жених.
— Не понял, из меня что, плохой жених? — Борис еще больше развернул крылья плеч, живот убрать было невозможно. — Самый что ни на есть — жених.
— Я и вижу. Воевал много?
— Вестимо. Воевал, — Борис вскинул подбородок, насупил взгляд. — Я в этом деле — ветеран: медали имею и грамотки.
— Я и говорю — калека.
— Кто калека? Я — калека? — Борис возмущенно отодвинул стол, тяжело поднялся и грозно встал перед девушкой. Отметил про себя, что глупая хозяйка не уступает в росте. «Зверь, а не баба», — пронеслась одобрительная мысль. — С чего ты взяла, что я калека?
— Сам сказал, — Уля застенчиво улыбнулась, отвела взгляд.
— Когда я тебе такое сказал?
— Ты сказал, что много воевал и не можешь быть женихом.
— В смысле?
— На войне как на войне, кто с мечом, кто на коне; там всякое может случиться. Бывают и членовредительства.
— И что?
— И все, — карие глаза насмешливо посмотрели на Бориса.
Царевич понял, что над ним издеваются, покраснел.
— Не было никаких членовредительств, — буркнул он.
— Вот я и говорю: явился сюда и смотришь так, будто предложение делаешь.
— Я?
— Ты.
— Тебе?
— Мне, — карие глаза выдержали яростный и гневный взгляд царевича.
Из кухни вышла мама, такая же высокая и широкоплечая, как дочь. Более зрелые карие глаза окинули Бориса выразительным взглядом.
— Этот, что ли, твой жених?
— Он самый, — радостно подтвердила Уля.
— Послушайте, мамаша, ваша дочь меня с кем-то путает.
— Это ты её с кем-то путаешь, — мать вплотную подошла к оробевшему Борису. Грозно посмотрела на него. — Моя дочь ни с кем не путается. А ты уже меня мамашей кличешь и Уле моей женитьбой голову задурил.
— Женщина, я блины зашел поесть! — воскликнул Борис.
— Не ори, — осадила мама. — Все — чуть дело, сразу в кусты. Что ты в нем нашла доченька, хиляк какой-то?
— Я — хиляк?! — закричал, не на шутку сердясь, Борис.
— Ну, мама, — Уля оценивающе, словно впервые видела, посмотрела на царевича, — хиляк, — вынесла она вердикт.
— Моя дочь с одного удара снесет тебя на землю.
— Меня? — Борис, улыбаясь, посмотрел на женщин.
— Тебя, тебя.
— Нет, ну народ, — Борис покачал головой, — зашел блинов отведать. А тут на грубость нарвался, хиляком обзывают. — В сердцах он сплюнул под ноги.
— Ты здесь не плюйся, не у себя в палатах, это обеденная зала.
