— И меня?
— И тебя, дурак, задешево.
— Нет, — Иван покачал головой, — ни дорого, ни дешево меня не купишь, а тебя мне жаль, что ты продаться готов.
— Ты лапоть, варежку свою закрой, молод еще старших братьев учить, — повысил голос, задетый, Оскар. Он посмотрел на старшего брата. — Что скажешь?
— Вот и снедь несут, — нетерпеливо ответил Борис. — Вы, братья, не ссорьтесь, это все от пустого желудка, поесть надо. — Он шумно потянул носом, определяя, что принесли в глиняных горшочках.
Прохор снял с подноса горшочки, положил на стол ножи, три хохломские деревянные ложки.
— Кушайте на здоровье, гости дорогие.
— Спасибо, Прохор, а что, в этом кувшинчике? — Борис показал на темный запечатанный кувшин.
— Портвейн.
— Вот сейчас мы и проверим, что это за «Осенний букет», — Оскар профессионально откупорил кувшинчик, налил в кубки темную густую жидкость.
— За хозяина!
— Здрав будь, Прохор!
Кубки звякнули, вино журча, полилось в широко раскрытые рты.
— Спасибо. Пейте и ешьте на здоровье, — Прохор оставил царевичей, жадно накинувшихся на горячие щи.
Прохор подошел к калике.
— Не желаешь чего-нибудь еще отведать? Десерт?
— Нет, спасибо, — смущенно ответил молодец, задумчиво перебирая струны.
— Может, вина желаешь, браги или медовухи?
— Нет, спасибо, я пью воду.
— У вас, странствующих, обет такой?
Молодой парень улыбнулся:
— Не у всех.
— Тогда не откажи в просьбе, попотчуй нас и гостей моих своим пением?
— Отчего же нет, сейчас, только гусли самогудные настрою.
— Спасибо, гость добрый. — Прохор оставил в покое калику, вернулся к себе за стойку, как капитан корабля на свой мостик. Стал деловито протирать бокалы, зорко посматривая из под насупленных бровей, за царевичами.
Двое старших только и успевали, что в рот кидать да наливать. «Меньшой поскромнее будет», — отметил Прохор.
Гусли ожили, зазвенели, приглашая к вниманию. Струны повели мелодичный разговор, звон по залу поплыл неторопливый и торжественный, словно человек пошел, да не по полу деревянному, по занесенному порошей снежной озеру, покрытому тонким, звенящим льдом.
Гусляр тихо засвистел, будто ветерок поднялся, зашептал, точно камыши закачались, зашуршали. Гусли заиграли бойче и веселее, обволакивая сердце приятной истомой, внушая надежду на скорое торжество и праздник, мол, пора и в пляс пускаться. Неожиданно смолкли и заиграли по-иному: медленно, с задумчивой тихой грустью.
В стольном городе во Киеве
У славного князя Владимира
Было пированье — почестный пир,
