— И теперь ты вправду меня домой везешь, ты ведь обещал, что отвезешь, когда машину купишь?
— А куда же еще? Ты, я вижу, даже мне верить перестала.
Они остановились у дома Андрии, небольшого, на семью, особняка, окруженного садом, с цветником у входа; старуха забилась в угол машины. Андрия, открыв дверцу, обернулся к ней:
— Пойдем, возьмешь свои вещи.
— Ничего мне не нужно.
— Может, перекусим? Заморим червячка перед дорогой?
— Иди, поешь. Мне не хочется.
— А переодеться?
— Мне и так хорошо. Вези только, куда обещался.
— Мама, нехорошо так — взять да испариться. — Он уже успокоился и попытался пошутить. — И с Миленой надо бы попрощаться. Все-таки она мне жена, твоя невестка, и жили вы, как-никак, под одной крышей.
Старуха ощетинилась, нахмурила реденькие брови и еще глубже забилась в угол.
Ладно, не станет он припоминать ей ни ревность, ни ссоры с Миленой, эту лютую войну, которую, изощряясь в вероломстве, вели жена и мать за право безраздельно владеть им, Андрией; а ведь дело дошло до отвратительных сцен и даже до того, что старуха, поняв, что терпит поражение, пыталась отравиться.
— Значит, и с внучкой не повидаешься напоследок?
— Пусть девонька выйдет, если захочет. Проще ей ко мне, чем мне туда.
Город удалялся, и страх и подавленность покидали старуху. Она смотрела на проносившиеся мимо зеленые поля, на поднимавшиеся вдалеке вершины гор, улыбалась каждой встречной деревеньке, каждому придорожному дому. Она ласкала взглядом крестьянина с мотыгой в руках: пошли тебе бог урожая, земляк, за святые твои мозоли! Она радовалась стадам на лугах, цепному псу, что прыгал перед своей конурой, прыгал, но не рычал, не лаял: он тоже приветствовал ее возвращение. Никто еще, никогда, ни сном, ни духом не виноватый, не был осужден на такие адские муки, какие выпали ей на долю. А обрек на них старуху сын, Андрия, желавший ей только добра, но не знавший ее души. Но бог милостив, образумился сын и вот — он везет мать домой.
— Мама, как ты себя чувствуешь? Не мутит?
— Ты знай себе, вези. Не угоди, смотри, в канаву.
Они остановились у рынка, где торговали скотом. В Брестике был базарный день. Пока Андрия, уставший от двух с половиной часов езды, радовался возможности разогнуть затекшие ноги и подышать свежим воздухом, мать оглядывала рынок из окошка «олимпии».
— Узнай-ка, Андрия, родненький, почем тот поросеночек, вон, на веревке.
Андрия все еще потягивался.
— Что, приглянулся?
— Ага. Купила бы на откорм, если не слишком дорого.
