Андрия направился к усатому, заросшему щетиной крестьянину, что держал чушку на поводке.
— Сколько просишь?
Старик вздрогнул, заморгал. По-городскому одетый человек, в шляпе, при галстуке — настоящим покупателем здесь не пахло. Небось политик там какой-нибудь или, хуже того, рыночный инспектор. Ишь, фискал, подловить хочет. Но деваться некуда, надо ответ держать.
— Недорого, господин, ей-богу! — Его одолевали подозрения. — Вы на этой машине приехали?
Андрия понял, в чем дело:
— Я не сборщик налогов. И вообще можешь меня не бояться.
— Да я, земляк, и не думал ничего такого, а так, знаешь, сбился с панталыку. Вам, господин, недорого отдам, если, конечно, вы и впрямь купить надумали… А там, в машине, матушка, видать, ваша?
— Да, мать.
— Эх! — выдохнул дед.
— А что?
— Да так, ничего. Показалось, знакомая она мне. Да только откуда мне знать мать господина, что на машине ездит. — Он старался не выказать опаски, что старуха — появись она здесь — собьет цену. Он заторопился, схватил Андрию за руку. — Вот что, господин, ты мне по душе пришелся, бери за тридцать сотенных!
Андрия отступил на шаг, взглянул на старика, на поросенка, засмеялся.
— Ты хоть вымыл-то его, дед, прежде чем на рынок привел?
Старик вновь насторожился: «Такой же покупатель, как я — поп».
— А как же, а как же… Мы за этим следим. Молоденький поросеночек — как дитя некрещеное. Без гигиены нельзя. Не помоешь, не почистишь — захиреет, запаршивеет, и не жди тогда от него сала с ладонь…
— Да, хорош, чистый, упитанный. Видно, что смотрели за ним. А все ж — не много ли за такого кроху?
Старика будто ткнули иглой: «Заело. Купит. Только б старая ведьма из машины не притащилась!»
— Э, господин, знал бы ты, сколько он за свои три месяца початков умял, сколько молока выпил, ты бы так не говорил! Один корм, трудов моих не считая, дороже обошелся.
Вдруг, как по мановению волшебной палочки, возникла старуха, еще не окончательно разогнувшаяся после долгого сиденья в автомобиле, нетвердо стоящая на ногах:
— Сколько он просит?
Крестьянину — его выдают сдвинутые брови, вставший дыбом ус — очень не по душе вмешательство старухи. Он смотрит на нее косо, свысока, презрительно. Навидался он таких, как эта: скинут нищенскую суму, при сыновьях да дочерях в господа повыбьются, а потом три шкуры дерут с трудового человека.
— Три тысячи, — говорит Андрия.
Мать пошатнулась, как от удара, и воздела руки к небу:
— Да он спятил!
Тут же, жестом, она отозвала Андрию в сторонку:
