Или вот однажды поднял он шум по такому случаю. Вычитал у одного автора, что в название автономной области входит и наименование народа, на ней живущего. Так он приставил нож к горлу этого автора: объяви, мол, раз название НКАО не по тому принцип: образовано, то и все здесь было неправильно. И этот автор представьте, извинился перед ним: дескать ошибся я в этой книге.
Помню, в Степанакерте один из его последователей тоже любил этот вопрос смаковать. Не выдержал я однажды и говорю: подумаешь область; страны и иногда по местности называют. К примеру, Южно-Африканская Республика, Берег, понимаешь, Слоновой Кости, да мало ли. А что касается провинциального чванства, то этого добра у него в избытке. У меня такое впечатление, что «карабахских событий» он ждал всю жизнь, как своего «звездного часа».
Боссы из первого эшелона эту его жилку сразу раскусили, оттого ему и поручили раскручивать события.
Первый раз я увидел его через пару дней, как приехал в Степанакерт. У Горисполкома стояла изрядная толпа, и я, подойдя, спросил: «Случилось что?» Мне сказали: «Ждем Зория Балаяна». Оказывается, там внутри он выступил перед местной знатью. Наконец, где-то через час, он вышел, окруженный свитой. Сколько же самодовольства было в его лице. Он обратился к толпе с краткой, так сказать, речью, определив, как он сам выразился, новую тактику поведения здешнего люда. «Отныне, — сказал он, — приступаем к работе, а бастовать будем по необходимости, о чем вас заблаговременно уведомят. Но никаких контактов с Оргкомитетом. Никаких, слышите?» Дав наказ, он сел со своим окружением в машину и уехал.
Интересная деталь: когда он говорил, на людей он не смотрел — поверх голов. Они его и не интересовали, ибо думал он лишь о том, как выглядит. Трибун, да и только, а ведь то лишь и делал, что выполнял социальный заказ своих боссов. Помните передачу «Далга», в одном из фрагментов которого показано, как из азербайджанской телестудии с ним пытались связаться, когда он вроде бы голодал в гостинице «Москва».
— Я занят, — ответил он, — даю интервью парижскому телевидению. Как это было в его духе: только парижскому, ибо саратовское или там воронежское — не для него.
В здании горисполкома у него была комната приема посетителей. Бог ты мой, с какой многозначительностью, с какой важностью он вел эти приемы. Помню в один из таких дней и часов его приема я был в Горисполкоме. Посетителей у него не было, и он вышел в коридор, став у дверей. В это время к комнате подошел один старик и заглянул в комнату.
