– С ножом на людей кидаться не будешь? – поинтересовался Казарян. – Зубами Олегу глотку не перегрызешь? Говори, будешь или не будешь?
– Не буду, – решил Фурсов, и Казарян отпустил его с условием: – Помоги мне на стол накрыть.
Роман и Владислав мирно расставляли бутылки, консервные банки, банки стеклянные, а также тарелки, раскладывали ножи и вилки.
– Они, что – понарошку? – спросил у Смирнова Поземкин. Тихо опять же спросил.
– А у них все понарошку, – ответствовал Смирнов, но мысль развить не успел, потому что в номер впорхнула Жанна и с ходу возмутилась:
– Что это у вас на столе?! Опять общежитие ПТУ? Роман Суренович, вы же армянин, кавказский человек, для которого красивый стол – святыня!
Не прекращая монолога, в котором мужчины скрупулезно сравнивались с некими парнокопытными животными, Жанна ловко переместила маринованные огурцы и помидоры из стеклянных банок в тут же нашедшиеся в буфете салатницы, шпроты и кильки ровными рядами расположила по специальным тарелочкам, тонко нарезала колбасу и сыр. За пять минут завершив все дела, она еще раз озабоченно осмотрела стол и, гордясь, среди присутствующих мужчин, наконец, разглядела Поземкина. Приказала:
– Мужичок, давай-ка сбрось мундир. И так в компании милиционеров – пруд пруди.
– Вы – актриса? – покорно снимая китель, осведомился Поземкин.
– Весь мир – театр, все люди – актеры, – торжественно возгласила Жанна и добавила попроще: – А вообще-то, я – прислуга за все.
– Жанна, сходи Сеню и Тольку позови, – распорядился Казарян.
– Вот о чем я и говорю, – сказала Поземкину Жанна, а Казаряну сообщила: – Семен сейчас будет, а Толян, разобранный по кускам, отдыхает у себя в номере.
– Чего это он? – удивился Роман.
– Роковая страсть. Ревнует.
– Тебя, что ли?
– Ага.
– К кому, если не секрет?
– Как на духу – не знаю.
– А он – знает?
– Если бы знал, не пил, а отношения выяснял.
– Значит, как у Шекспира. Зверь ревности вообще.
– Ничего себе – «вообще»! – возмутилась Жанна. – Черненький Дездемону удавил вполне конкретно.
– Дездемона, сдавай! – зычно предложил Смирнов.
Жанна разлила по стаканам, и все уселись за стол. Казарян строго и предупреждающе осмотрев присутствующих, предложил тост, который весьма невнятно прозвучал вчерашним вечером:
– За мир и согласие!
– Чистый Брежнев, – отметил непьющий Олег Торопов, а остальные молча выпили.
Фурсов жевал, сосредоточенно обдумывая, что и как сказать. Думал, думал и додумался:
– На кой черт ты сидишь за столом, Олег? Пить – не пьешь, а подначками своими всем хорошее настроение портишь.
