Лепетать ей не нужно было. Заметно наврала, лепеча. Она стояла в дверях – крупная, здоровая, свежая – и уже виновато смотрела на Мокашева. Георгий Евгеньевич понял, что интересовало Спиридонова в доме портного Алексеева, и поклонился.
– Я не задержу вашего отца, – и Ефиму Ивановичу: – угадал, это ваша дочь?
– Дочка, Анна, – упавшим мягким голосом представил Анну Ефим Иванович.
– Мокашев. Георгий Евгеньевич Мокашев. – Георгий Евгеньевич поклонился еще раз и щелкнул каблуками.
– Очень приятно, – Анна взяла себя в руки и была строга, воспитанна.
– Прошу извинить меня. Господин Алексеев, хотя бы до калитки нам по пути. Прошу вас, – и Мокашев широким жестом пригласил Ефима Ивановича к выходу. Потом опять повернулся к Анне. – Анна, Аня, Анночка, – задумчиво поварьировал он ее имя. – Имя у вас доброе, спокойное.
– Меня отец Нюрой зовет.
– Найдется человек, который Анночкой будет звать. Или уже нашелся?
Не дав ей ответить, Мокашев вышел на крыльцо к обеспокоенному Ефиму Ивановичу.
– Что за дела у вас, если не секрет?
– Какой тут секрет при таком шуме. Свадьбу играем в воскресенье.
* * *
– Какая свадьба? Кто на ком? – испуганно спросил Яков. Он стоял перед Егором распоясной и босиком, видимо, спал спокойно у себя в землянке.
– Свадьба и свадьба. Соседи говорит: свадьба у Алексеевых в воскресенье. А заходить к ним ты сам не велел.
– Какая может быть у Алексеевых свадьба, когда все дочки, кроме Анны, замужем? Я тебя, обормот, спрашиваю.
Спиридонов натягивал сапоги, застегивал ремень, приглаживал пятерней взлохмаченные волосы.
– Ты куда, Яша? – в ужасе осведомился Егор.
– За кудыкину гору. Приготовь двух коней. Проводишь меня. В дороге поговорим.
– Ты сдурел.
– Там не может быть свадьбы!
Спиридонов застегнулся, оправил гимнастерку – был готов.
– Яша, тебе нельзя в город!
– Молчи, щенок!
…И эта скачка, как во сне.
* * *
А в мастерской портного Алексеева играли свадьбу. Гуляли тихо, по-домашнему – все свои: дочки Дина, Настя и Вера с мужьями и Анна незамужняя, соседи с двух сторон, огородник Сигаев. За просторным портновским столом сидели без тесноты, вольготно, отдав широкий торец молодоженам: Ефиму Ивановичу и Дарье Николаевне Алексеевым. Пили не по первой – были все пьяненькие за исключением Ефима Ивановича, который встал и поднял граненую рюмку:
– Кончилась беспросветная моя жизнь, дети мои. Ваша мать с сегодняшнего дня законная моя жена перед Богом и людьми, – возгласил он и продолжал недобро, – а та, что тридцать лет считалась моей женой, померла, слава Богу. За упокой души мучительницы моей и бывшей супруги, муки свои ей прощаю. Ваши, с сегодняшнего дня, законные дети мои, прощать не имею права, но прошу, за упокой души бывшей супруги моей.
