Порывшись в бумагах и книжечках, Георгий Евгеньевич почитал кое-что и сказал благодушно:
– Что имеете мне сообщить, Спиридонов… Яков Павлович? Комиссар помигал и сказал рвано и хрипло, удивляясь тому, что не слышно и его голоса:
– Громче говори. Ни хрена не слышу.
Повторять криком полуернический вопрос было неприлично и поэтому Георгий Евгеньевич проорал бессмысленно:
– Кто такой?!
Спиридонов понял и усмехнулся.
– Ты про меня все в бумажках прочитал. Чего ж спрашиваешь? Фельдфебель стоял здесь же, у дверей, слышал все, и офицер разозлился. И закричал уже по-настоящему:
– Часть? Потери? Куда отходите?
– Вот этого я тебе не скажу, – серьезно ответил Спиридонов.
– Не скажет, Георгий Евгеньевич, – деликатно встрял, в разговор фельдфебель. Офицер помолчал, подумал.
– Черт с ним. Мне не скажет – в контрразведке скажет.
– И в контрразведке не скажет, – с готовностью возразил Сергеевич.
– Ты-то чему радуешься? А не скажет им, так это их дело. Разговор был окончен, и офицер встал.
– Шлепнешь меня? – грустно поинтересовался Спиридонов.
– Я тебя шлепать не буду, – раздельно и громко произнес офицер. А в контрразведке допросят и шлепнут – это уже как положено.
– Страшно помирать? – ликующе спросил фельдфебель.
– А ты что, тоже готовишься, шкура? – незлобным вопросом ответил на вопрос Спиридонов.
– Не забыл казарму, служивый? – искренне обрадовался фельдфебель.
– Сергеич, будь добр, выйди на минутку. Мне с ним с глазу на глаз поговорить хочется.
– Так вы, Георгий Евгеньевич, кричать будете – я за перегородкой все равно услышу.
– Во дворе погуляй. Воздухом подыши.
С патриархальными отношениями было покончено. Фельдфебель понял это и вытянулся.
– Слушаю, ваше благородие.
Когда замолкли его шаги, офицер сел за стол и предложил Спиридонову.
– Садись.
Спиридонов долго устраивался на стуле так, чтобы меньше болели руки – ноги. Офицер один за одним бросал на стол георгиевские кресты.
– Полный бант. Твои?
– Чужие б не таскал.
– Зачем они тебе? Ты же коммунист.
Вопрос насчет своей принадлежности к партии большевиков Спиридонов разъяснять не стал.
– А ты, я вижу, из студентов. Знаешь, что такое полный бант? Твой барбос… Спиридонов хотел кивнуть на перегородку, кивнул и привился от боли. – Твой барбос, надо полагать, уж второй десяток по казармам. И, на взгляд, не трус. Сколько у него георгиев-то?
– Два.
– Ну, один за то, что доносил во время. А один – за дело. Один! А в банте их четыре.
– Гордишься ими?
– Я собой горжусь, студент.
