Он лежал с ней под деревом, почти не шевелясь, глядя вверх на ветку. Девушка прислонилась ртом к его рубашке. Он слышал ее глубокое дыхание. Когда он обнял ее за плечи, она уже почти спала, но ухватилась за его руку. Посмотрев вниз, Кип заметил у нее в руке обрывок провода – должно быть, опять подобрала его.
Ее дыхание было живым, а тело – таким легким, словно она должна была получить всю тяжесть от него. Сколько он сможет так лежать – неподвижно, не имея возможности заняться делом? Но нужно оставаться неподвижным – как тогда, когда он спал у подножия статуй, в те месяцы, когда союзники продвигались по побережью, отвоевывая каждый город-крепость, и все они стали для солдат одинаковыми; везде похожие узкие улочки, которые превратились в сточные канавы для крови, так что он думал: если поскользнется и упадет, его подхватит этим красным потоком и понесет по склону на скалу, а потом – в долину… Каждый вечер он входил в отвоеванную церковь и выбирал статую, которая на эту ночь становилась его ангелом-хранителем. Доверял теперь только этой семье из камней, придвигаясь к ним в темноте как можно ближе, к статуе скорбящего ангела, бедро которого было выточено в совершенстве женских форм и казалось таким мягким. Он клал голову на колени одному из таких созданий и засыпал, забывая о тревогах и страданиях.
Вдруг она пошевелилась и сильнее навалилась на него. Дыхание стало глубже, словно звук виолончели. Он наблюдал за ее спящим лицом. Еще не прошло раздражение из-за того, что девушка осталась, когда он обезвреживал мину, – как будто он был теперь у нее в долгу, и это заставляло чувствовать ответственность за нее, хотя сейчас все уже прошло. Будто то, что Хана осталась, могло повлиять на успешное обезвреживание мины.
Он смотрел на себя как бы со стороны, словно на одну из картин, которую видел где-то в прошлом году. Этакая беззаботная парочка в поле. Сколько раз встречал таких людей, лениво спящих, не думающих о работе и опасностях, которые могут подстерегать в этом мире. Кип заметил еле заметное движение губ Ханы; брови поднялись, как будто она спорит с кем-то во сне. Он отвел взгляд и посмотрел вверх, на дерево и на небо в белых облаках. Ее рука крепко держалась за него – как глина, которая прилипала на берегу реки Моро, когда он вцеплялся в мокрую грязь, чтобы не свалиться в стремительный водный поток.
Если бы он был героем с картины, было бы основание потребовать время для сна. Но даже она сказала о смуглости его кожи – темной, как горная скала или мутная вода бушующих рек.
