Беглецы смотрели растерянно. Они перешёптывались, вздыхали. Им трудно было понять, почему пятьдесят вооружённых человек во главе с их грозным беком повинуются русскому начальнику. От толпы отделились два древних старика и подошли к полковнику. Низко поклонившись, один из них проговорил:
— О таксыр[47], да будут благословенны твои дни! Народ не знает, можно ли нам остаться здесь под защитой вашей высокой руки? Мы боимся бека Мирзы Дотхо. Он может жестоко наказать нас. Да ещё потребует большой налог.
Кверис спокойно и по-прежнему громко объяснил:
— Без моего ведома никаких налогов собирать не будут. Никаких наказаний без моего разрешения бек Дотхо налагать не имеет права, такова воля эмира. Если же вы опасаетесь своего правителя, можете остаться здесь, но помните: вас ждут поля… Решайте сами.
По толпе прокатился радостный гул.
Казаки тронули коней, и бек покорно поехал в свою резиденцию. Ахмед-Джан последовал его примеру, по повернул на запад, к берегу шумного Пянджа. Он ехал рысью, бормоча под нос проклятия.
Когда площадь опустела, Кверис сказал капитану:
— Немедля следует послать эстафету, чтобы опередить кляузу бека.
— Несомненно, Дотхо пустит в ход все дозволенные и недозволенные методы, чтобы опорочить нас, подорвать доверие туземцев к гяурам, — поддержал капитан.
— Это не страшно, но опередить его надо. Нажмёт начальник края из Ташкента и политический агент. Вы, Борис Сергеевич, кажется, в хороших отношениях с драгоманом…
— Да, мы однокашники. Вместе кончили корпус, но он пошёл по дипломатической части.
— Чудесно! Напишите ему подробно обо всех зверствах Дотхо. Это дополнит сухое официальное донесение.
— Немедля займусь делом…
…Через час казак с эстафетой мчался в Хорог, откуда полетели телеграммы в Бухару и Ташкент.
Бек Дотхо не мог смириться со своим новым положением. Прибыв в арк, он немедленно вызвал своего имама и приказал выехать к гиссарскому кушбеги, влиятельному царедворцу и родственнику эмира.
— Вы, досточтимый, сами были свидетелем зверской расправы казаков с моими нукерами и частными лицами. Сабир до сего времени мучается. Да и на площади Шугнана, какое обращение с великим сановником, владетелем трёх провинций!
Седобородый имам, у которого на лице со вчерашнего дня застыло изумление, приложив руку к сердцу, прошамкал:
— О бек-бобо, я всё доложу блистательному кушбеги, только бы мне добраться до него. Плоть моя немощна.
— Святой отец, вас будут сопровождать десять нукеров. Они возьмут плетёные носилки и, когда устанете ехать в седле, повезут вас в люльке. Берегите себя, чтобы слова ваши звучали с большим весом…
