Ты точно светильник в ночной темноте,
Трепещет ночь глазами резвости твоей…
Хилый мулла закатил глаза и, прижимая руку к сердцу, шёпотом повторял взволновавшие его слова.
Пропев газель, Азиз перешёл к другой песне:
Если солнце будет оспаривать
Красоту у лица твоего, дорогая,
Прости же его, ибо имя ему "Шамс"
[39].
В это время к разомлевшему мулле подбежал тощий, костлявый азанчи и что-то зашептал на ухо.
Мулла быстро поднялся, расплатился с чайханщиком и, надев кавуши, засеменил к своему дому.
— Что-то случилось? — в недоумении спрашивали друг друга посетители. — Какое-то дело неотложное?..
Самоварчи усмехнулся:
— Пристав о волостным приехали. Повеселиться хотят у муллы.
— Что им больше делать? — проговорил хмурый земледелец.
— Был в Бухаре Ахмед Дониш, много он писал для народа. В медресе я нашёл его книгу. Хорошо рассуждал этот мудрец, — задумчиво сказал Азиз.
— Что же он писал? — поинтересовался самоварчи.
— А вот что: "Каков же сам эмир, повелитель правоверных, каков же сам султан? Присмотрись, и ты увидишь — развратник и тиран. А верховный казий — обжора и ханжа. Таков же и бессовестный раис[40]. А начальник полиции — вечно пьяный картёжник, атаман всех воров и разбойников с большой дороги…"
— Ов-ва! Да это сказано прямо о приставе и волостном, хотя один урус, другой правоверный.
— А жив ли этот человек? Не казнил его эмир?
— Ахмед Дониш умер шестидесяти лет, через два года после смерти эмира Музаффара. Поэта оберегал сам народ, — ответил Азиз.
— А теперь слушайте Бедиля, — сказал Азиз.
И победил не тот, кто угнетал,
А кто щитом за справедливость стал,
Как ни кичись тиран — ничтожен он,
В конце концов он будет поражён…
— О сладкоголосый соловей-певец! Тебя хочется слушать всю ночь. Тебя прислал сам аллах…
Азиз снова настроил дутар и начал торжественным речитативом, постепенно усиливая голос:
Бедняк, разогни свою спину!
Все слушайте новый закон.
Хозяев всех ваших прогоним,
Затихнут страданья и стон
— Вам их халаты!
— Вам их кибитки!
Умолк певец. Тишину взорвали возгласы одобрения:
— Ов-ва! Какая песня… Какой хороший закон! Наш, бедняков, закон!
— А что будет с приставом? Волостным, самим царём?
— Прогоним. Не надо нам кровопийц, — заявил хмурый земледелец.
Разгорелись жаркие споры в придорожной чайхане.
А когда наступило время расходиться, толпой пошли провожать певца.
На широкой площадке возле говорливого арыка, под старым раскидистым карагачем, на квадратных просторных деревянных настилах с выточенной и раскрашенной решёточкой сидели гости муллы.
