Тридцать фунтов! В те дни Гордон уже зарабатывал пять египетских фунтов в месяц.
Она смеялась, когда он говорил ей, что, может, ей быть лишь одной шестой мужа. Но сам думал иное: он не согласился бы даже на пять шестых. Он мог владеть ею без остатка или же быть от нее далеко.
Гордон заговорил с ней о богатстве. Он не слышал еще золотого звона, но разве это было невозможно? Он художник, а с ними всегда бывает так. Сначала они голодают, потом приходят к ним в избытке и деньги, и слава. Когда — потом? Не после ли смерти, как случилось с другим человеком его народа, гениальным живописцем Амадео Модильяни?
Датчанка спрашивала, не покинул ли он Россию только потому, что страна бедна, что там общественный строй не дает развернуться стяжательству?
— Нет, — отвечал на этот вопрос Гордон, — я бежал из России не только по этой причине.
Чувствовал ли он раскаяние?
Сам Гордон не знал, раскаивается ли он. В сердце, полном любви и уважения к идеям человеческого равенства, было также желание разбогатеть.
Пробираясь сквозь джунгли могильных плит тесной Иосафатовой долины, Гордон старался расшевелить холодную датчанку рассказами о детстве. Он спрашивал ее про Данию, но она родилась в Ревеле, о котором не любила рассказывать. Гордон говорил ей о родном городишке вблизи Елисаветграда, где он провел несколько лет. Он рисовал ей маленькую речушку в камышовых зарослях, голубоватую краску мазанок, пестрые ситцы девчат и луга, заросшие одуванчиками и колокольчиками. Цветы, встававшие в памяти голубым и желтым, вызывали из глубин той же памяти краски и звоны ежегодной осенней ярмарки в родном городишке. Это была его настоящая, неисторическая родина.
Случилось так, что друзья нарушили священный свой договор в самом начале. Коммуна могла купить земельный участок только через Banque general Hypotecaire de Palestine. Илья Шухман ходил туда каждый день. Он ездил в Яффу, и в Тель-Авив, и в Хайфу. В банке были удивлены:
— Вы не хотите нашей помощи? Но сколько же нумов[22] земли вы рассчитываете купить за ваши пятьдесят фунтов? Покажите ваш устав, и, возможно, что у нас с вами будет деловой разговор.
Иерусалимским отделением банка заведовал Иона Апис. Он прочел устав, пожал плечами.
— Ваше дело, — сказал он равнодушно. — Мне кажется все же, что вы — очень достойные люди, и я вам охотно помогу. В пятницу я сам сообщу о вашей просьбе на заседании правления.
«О какой просьбе?» — подумал Шухман.
