— Скоро поеду, — ответил Гордон. — Я здесь ждал своих товарищей.
— Что касается меня, то я двину в Египет, — сказал шофер. — Вот где можно заработать! Вы ничего не слыхали про Каир?
— Нет, — ответил Гордон. — Вы бросите Палестину?
— Я уже здесь пять лет, — сказал шофер.
— А идея? — спросил Гордон. — А наша родина?
— Я же говорил, что вам надо срочно ехать в Тель-Авив. С такими разговорами вы там не пропадете. Наши купчики из России любят идейных. Только не просите у них прибавки. Это у них неидейно. Понимаете? Я вчера сказал Лазурскому: «Господин Лазурский, я у вас работаю пять лет шофером, а получаю как сторож». Вы знаете, что он ответил?
— Кто это Лазурский?
— Главный управляющий «Солель-Боне». Он мне сказал так: «Молодой человек, наша страна еще слабая, — подождите, вы же из Халуции». Нравится вам такой ответ? Ну, адью: я должен спешить…
Машина уехала, а Гордон пошел домой. Ему было неловко перед хозяином, что он не нашел до сих пор работы. Однако тот не ворчал. Наоборот, это была удача. Он приготовился к тому, чтобы женить Гордона на своей дочери. Вот уже две недели, как ему стирают и чинят белье, как его угощают варениками с творогом за обедом и кислым молоком по вечерам.
— Пойдем в кинематограф, — говорила Лия.
— Не хочется, — отвечал Гордон.
У нее были контрамарки, полученные от Акивы, ей было досадно, что она не могла насадить на удочку эту немалую приманку. Нет, не дочь сионская то была, пляшущая под пение тимпанов, а серая криворотая девушка с таким полным нетерпимости сердцем, что, уколовшись о ее злобу, Гордон избегал ней разговаривать. Нет, Гордон не мог на ней жениться, тем более что в конце месяца встретил у Стены Плача высокую девушку — здоровую, светлую, пахнущую айвой. Не опаленная солнцем сионская дщерь попалась ему на пути, но туристка-датчанка, приехавшая поглядеть на паломников всех наций. В этот день она любовалась фанатиками-евреями, прилипшими своими губами к жирным мхам уцелевшей стены Второго храма.
Она приняла Гордона за гида. Она заговорила с ним по-немецки.
— Господин, — попросила она, — расскажите мне побольше об истории этой стены и этих людях.
— Охотно, — ответил Гордон.
Ее удивило, что профессиональный гид говорит так бестолково и на таком ужасном языке. Она была с матерью, и обе с трудом сдерживали улыбки. Гордон ответил ей на плохом и невероятно дико звучавшем для нее немецком языке, состряпанном из чахлых вольных познаний и жаргона, с чуть измененными жесткими гласными. Он проводил их до итальянской гостиницы, где они жили. Молодая датчанка открыла сумочку.
