— Ничего, отрицательный опыт — тоже опыт! — утешал он.
— Ты бы помолчал! — огрызнулись мы с Геной Ромеевым хором. А то ка-а-к сейчас поднимется …
После нашего позорного изгнания меня сослали в кормовой отсек. Там, за пультом и вокруг него сидело несколько человек: офицер, мичманы, матросы.
Все в одинаковых комбинезонах «РБ», все одинаково изнывали от любопытства. Я оказался в центре внимания и сразу же почувствовал в них благодарных слушателей. Во мне враз проснулся дар художественного слова!
Я не стал заставлять себя долго упрашивать, и, в ответ на вопрос: — «Ну, как там?», сразу же охотно рассказал, как оно — там! Для убедительности иллюстрируя жестами рук…
Воспоминания и переживания были очень свежи, впечатлений — хватало! Эх, я и рассказал — какой он теперь, этот Леня, какие у него (пардон за натурализм) кишки, как там здорово пахло, и какие там софиты… При этом я отчаянно корчил рожи, размахивал руками, не скупился на сравнения! Все было натурально и убедительно!
В самый апогей моего актерского триумфа, один из мичманов БЧ-5, очень плотный и крепкий, с бритой до блеска головой, сидевший верхом на дюралевом ящике с ЗИПом, слушая мой рассказ и наблюдая за оживленной, образной жестикуляцией (надо же было эмоции куда-то выплеснуть?), вдруг тонко ойкнул и… обрушился вниз, врезавшись головой в острый край дюралевого шкафчика для изолирующих противогазов.
— Бац! — раздался глухой удар. Шмяк! — упало на палубу тяжелое большое тело мичмана. Из рассеченной на голове кожи потекла темно-бардовая кровь.
Мичман не шевелился. «Ух, ты!» — испугался я.
Все замерли… и осуждающе вперили в меня свои взгляды.
Один старшина побледнел и впал в полный ступор. Его успели подхватить и усадить в кресло вахтенного. Еще один! Н-да-а, кровь на белом фоне бритой кожи производила впечатление… Мало бы кто отмахнулся равнодушно!
«Бить будут!» — уверенно решил я. Но все как-то все замерли, кроме командира отсека. Тот вовремя и быстро метнулся к отсечной аптечке, вскрыл ее, порвал перевязочный пакет и приложил его к открытой ране. И бегом-бегом, вместе с еще одним мичманом потащили раненого в амбулаторию — благо, дальше соседнего отсека я не успел уйти. А вот если бы я дошел до самого кормового? И вырубил бы своим рассказом тамошнего обитателя? А то и самого командира отсека? Н-да-аа, сколько бы народа было бы мне тогда искренне благодарны!
Через какое-то время появился смеющийся командир отсека, тоже в красках передал мне возмущение врача, которому пришлось зашивать рану мичману, нечаянного доведенного мною до потери всяческой сознательности. Мне, мол, теперь надо прятаться от доктора пару недель, а то он за себя не отвечает! Он клятвенно обещал тебе всё припомнить разом! Да, как-то нехорошо получилось, вроде бы специально новую гадость бедному доктору организовал! Мало ему своих было, так еще я нашелся под ногами путаюсь… Бритая голова мичмана со швом аккурат посередине, заклеенным пластырем, навевала озорные ассоциации. Судя по смешкам — не только у меня… Мичман, походя, ткнул меня в плечо и под нос подсунул увесистый кулак. Но он был отходчив — как многие люди крупного телосложения. Ранним утром мы всплыли, лихо вошли в залив и, придерживаемые трудягами-буксирами — «пароходик»-то наш — такой, что будьте здоровы — встали к причалу, где ждали уже санитарные машины и врачи. Мичмана Леню, прочно и надежно привязанного к носилкам и укутанного одеялами, вытащили через один из люков на ракетной палубе. Гигантский плавкран, поднял храброго мичмана, как пушинку, и загрузил в санитарный «батон». Прихватив доктора и пару бойцов — на подмогу, в случае чего, машина сразу же умчалась, завывая сиреной, тревожно подмаргивая «мигалкой». Через час или около того мы все с облегчением узнали, что операцию, начатую нашим доктором глубоко под водой и черт-знает-где от Североморска, успешно завершили. Целая бригада врачей, самых лучших, достойно справились! Корабельный доктор оказался грамотным врачом и умным человеком, сделал все, так как надо, и даже больше. Сам комфлота, прибывший на причал проводить нас обратно в море, подарил доктору свои часы в знак особой признательности — так в то время было принято. Причем — не только в кино…
