Разговоры за чайным столом и другие рассказы - Джером Клапка Джером

— Они очень милы, по крайней мере, некоторые из них, хотя я бы не стала писать таких писем, — сказала светская дама.

— Интересно бы прочесть любовное письмо, написанное вами, — заметил второстепенный поэт.

— Очень любезно с вашей стороны говорить так, — отвечала она. — Мне никогда в голову не приходило, чтобы вам хотелось получить такое письмо.

— Я всегда говорил, что меня, в сущности, не понимают, — возразил поэт.

— Мне кажется, томик искусно подобранных писем мог бы иметь хороший сбыт, — заметила студентка. — Пожалуй, писанных одной рукой, но к различным корреспондентам. Когда пишешь к одному лицу, волей-неволей принужден повторяться.

— Или от различных поклонников к той же особе, — предложил философ. — Было бы интересно, как реагируют различные темпераменты на одно и то же. Это пролило бы свет на темный вопрос: принадлежат ли качества, которыми мы украшаем предмет нашего поклонения, ему в действительности, или мы их ему только приписываем при случае. Написал ли бы одной и той же женщине один: «Моя королева», а другой «Моя милашка», или она для всех влюбленных была бы только сама собой.

— Отчего вам не попытаться составить такой сборник, конечно, выбирая только самые интересные послания? — предложил я светской даме.

— А как вы думаете, это не повлекло бы за собой много неприятностей? — спросила она. — Те, чьих писем я бы не включила в сборник, никогда бы мне не простили. Так всегда бывает, если кого забудешь пригласить на похороны: каждый воображает, что это сделано нарочно, чтобы обидеть его.

— Первое любовное письмо я написал, когда мне было шестнадцать лет, — сказал поэт. — Ее звали Моникой. Она была продавщицей. Никогда мне не приходилось видеть такой совершенной земной красоты. Я написал письмо и запечатал его, но не знал, сунуть ли ей в руку, когда я проходил мимо нее на чтении по четвергам вечером, или подождать до воскресенья.

— Вопроса тут не может быть, — сказала студентка рассеянно, — конечно, лучший момент — при выходе из церкви. Тут все толпятся, и — извините — в руке молитвенник…

— Мне не пришлось решать, — продолжал поэт. — В четверг ее место оказалось занято краснолицей девицей, ответившей на мой вопросительный взгляд идиотским смехом, а в воскресенье я напрасно искал ее по скамейкам. Впоследствии я узнал, что ей внезапно отказали от места в среду, и она уехала домой. Кажется, не я один искал ее. Я оставил письмо, написанное к ней, на своем пюпитре и со временем забыл о нем. Через несколько лет я действительно полюбил и снова принялся за письмо, которое должно было захватить ее, как тонкое невидимое очарование. Я намеревался вплести в него любовь всех веков. Окончив послание, я перечел его и остался доволен. Но тут случайно, в ту минуту, как я собирался запечатать его, я перевернул свой пюпитр, и вместе с другими бумагами на пол упало письмо, писанное мною семь лет тому назад, когда я был еще мальчиком. Из простого любопытства я распечатал его, думая, что оно меня позабавит. Кончилось тем, что я отправил его вместо только что оконченного. Смысл его был тот же; но чувство было выражено несравненно лучше, гораздо искреннее, с большей художественной простотой.