— Разрешите, товарищ капитан? — встрял наш подозрительный аналитик Эйнштейн: — А в чем была трудность, что другие не подошли?
— Понимаешь ли, курсант, э-э-э — не все люди адекватно воспринимают вид раны, крови… разное случается. Ну, и… Что здесь главное? Делом заняться, а там и пойдет! Мало ли с чем в жизни столкнетесь, а вдруг практика пригодится? А, вообще, вот вы, можете идти, отсюда — как самый шибко — умный. А мне вот этих молодцов хватит! — сказал усталый капитан, внимательно вглядевшись в Олега и втайне что-то заподозрив.
Облачив нас в разовые новенькие бледно-салатовые халаты, доктор отдраил кремальеру амбулатории и впустил «санитаров» в ярко освещенное помещение. После сумерек коридора мы зажмурились, а потом стали приглядываться. Мрачно лязгнула задраиваемая за нами стальная дверь. Я внутренне поежился, и именно с этого момента и начал бояться. Чего? А бес его знает! Но внутренне затрясло. Ох, не надо было нас заранее инструктировать!
Мичман, забывшись, ослаб. Он дремал, лежа на столе, а, у подвесного шкафчика с инструментами, прикорнул старпом, разглядывающий нас сквозь прищур глаз, не поднимая усталой головы.
— Значит, так! — бодро проговорил доктор, завязывая хирургическую маску:
— все просто — как апельсин! Берем тампоны вот из этой скляночки, макаем вон ту скляночку с водой. Чуть отжимаем — и, пожалуйста — легко смачиваем больному губы.
«Так, это куда еще не шло!» — подумал я с облегчением. Но доктор осторожно снял подсыхавшую салфетку с разреза, и я увидел зеленоватые — так мне показалось — кишки. Целый мешок! Не меньше! Амбулатория наполнилась тяжелым, плотным запахом мяса и крови — как в мясных рядах на летнем базаре, только — куда как насыщеннее. Мне показалось, что этот запах стал тяжело клубиться вокруг софитов под подволоком, обволакивая всё. И вдруг, яркие софиты, кипящие в свете, а там и сам подволок медленно стронулись с места и стали раскручиваться вокруг меня, быстрее и быстрее, сами по себе, а за ними увязалась и моя голова… Всё! Свет в глазах погас! Откуда-то извне до меня донесся гневный рык старпома: «Ромеев, унесите эту бабу отсюда в отсек!» — Приятного аппетита! — встрял в рассказ Паша Петрюк, уж очень не любивший таких деталей даже в рассказах, не говоря уж о «натуре».
«Баба — это я!» — обречено только и успел подумать. Тьма сразу и окончательно заполнила мое сознание! — продолжал улыбнувшийся Бардин: — Что было дальше — не помню, даже как встретился с твердой сталью палубы … Очнулся я тогда уже в отсеке. Ориентировка во времени — утрачена была начисто! Пришел в себя я оттого, кстати, что наш командир группы, в разовой рубахе, пахнущей хорошим одеколоном, тыкал мне в нос ватой, очень щедро смоченной нашатырем. Острый запах шарахнул меня в нос так, что аж затылок загудел! Зато сознание полностью включилось, а мрак в глазах рассеялся. Я огляделся — рядом лежал Ромеев, и тоже начал подавать признаки жизни. На душе стало легче — значит, не я один! Сверху же на нас трусливо поглядывал Эйнштейн.
