— Конечно. Мы будем сидеть в чистилище.
— Я тоже приду.
Она кивнула Клерфэ и Хольману и вышла из зала.
— Тебе это может показаться какой-то тарабарщиной на тибетский манер, — сказал Хольман. — Чистилищем мы тут называем зал, куда допускаются посетители и наши гости. Далай-лама — это наш профессор, а Крокодилица — наша старшая сестра…
— А эта женщина?
— Ее зовут Лилиан Дюнкерк, она бельгийка, но мать у нее русская. Родители уже умерли.
— А что это она из-за таких пустяков разошлась?
Хольман пожал плечами, и внешне сразу стал выглядеть усталым. — Я тебе уже говорил, что мы здесь все немного сумасшедшие, особенно, когда один из нас умирает.
— А что, кто-то умер?
— Да, умерла ее подруга, вчера, здесь в санатории. Мы-то продолжаем жить, но что-то умирает и в нас самих. Может быть, часть надежды.
— Да, — ответил Клерфэ. — Но ведь так везде.
Хольман согласно кивнул. — У нас здесь начинаю умирать, как только наступает весна. Зимой умирают реже. Странно, правда?
Верхние этажи санатория уже ничем не напоминали отель, а выглядели как настоящая больница. Лилиан Дюнкерк остановилась перед палатой, в которой умерла Агнес Самервилл. За дверью были слышны голоса и какой-то шум, и Лилиан открыла дверь.
Гроб уже вынесли. Окна были раскрыты, и две уборщицы прибирались в палате. На полу плескалась вода, пахло лизолом и мылом, вся мебель была сдвинута со своих мест, а яркий электрический свет доставал во все углы комнаты.
На мгновение Лилиан показалось, что она перепутала палаты. Но тут она заметила маленького плюшевого медвежонка, которого кто-то забросил на шкаф. Это был талисман покойницы. «Её уже увезли»? — спросила Лилиан.
Одна из уборщиц оторвалась от работы и разогнула спину. «Её перенесли в седьмую, а мы тут должны прибраться. Завтра здесь с утра будет новенькая».
— Спасибо.
Лилиан закрыла за собой дверь. Она знала, как пройти к седьмой палате. Это была маленькая комнатка рядом с грузовым лифтом. Всех покойников относили туда, потому что было удобно спускать их вниз на лифте в ночное время. «Прямо, как чемоданы», — подумала Лилиан. А потом уборщицы смывали лизолом и мылом последние следы пребывания этих людей.
В седьмой палате света не было, не горела даже свеча. Гроб уже стоял закрытый, и его крышка, скрывшая узкое лицо и блестящие рыжие волосы, была крепко привинчена. Всё было подготовлено к отправке покойницы. Все цветы с гроба убрали и положили рядом на стол, завернув в специальную клеенку с кольцами по краям и шнурками для облегчения переноски. Рядом, словно шляпы на прилавке магазина, горкой были сложены венки. Шторы не были задернуты, и окна были открыты настежь. В комнате, освещенной только светом луны, было очень холодно.
