Теперь «истории остались в истории», теперь там только темнота… От всего этого становится жутко. Пустота пугает. Она, как напоминание о том, что ничто не вечно и вместо чего бы то ни было обязательно придёт она — её величество ничто. И я не вечен. Не станет меня — останется просто место в этом мире, которое, либо займёт другой, либо никто не займёт — какая разница? Особенно мне… Страшно. Тем более, что окраина лишь «де юре» такая же зона, как и все остальные, где действуют те же законы, что и, например, у меня на работе или в баре, где мы напиваемся, или дома, или на улице… Только другой улице — поближе к людям, поближе к течению бурной реки самой жизни. А здесь обитает нищета. Здесь асоциальные и откровенно преступные личности. Здесь даже изгои появляются — жуткие твари.
Изгои не признают не только общепринятой и общепризнанной власти, но даже простых человеческих ценностей. Дикари, в общем, но жутко опасные. Раз-два в неделю о них пренепременно говорят в новостях. И это отнюдь не рядовые информации, а, как правило, молнии с мест экстренных происшествий. Ограбления, убийства, теракты — изгои справедливо считаются главной опасностью современного общества. Не понимаю — почему отец к ним так лоялен? Неверное, старость…
С этими мыслями дохожу до угла дома и взираю на сохранившуюся табличку «ул. Печерского 14» — значит мой двор следующий. Быстро пересекаю проулок и миную арку, сумрачную и жуткую, даже в это, вполне себе ясное утро. Передо мной открывается почти такая же картина, как и в предыдущем пустынном дворе, за одним отличием — у одного из подъездов вижу молодого человека, вальяжно облокотившегося на, местами выщербленную, кирпичную кладку стены и вяло пинающего носком своего стоптанного ботинка пыль у себя под ногами.
«Это оно!» — проносится в голове. Сергей говорил, что в доме номер 16, на первом этаже, оборудовано нечто вроде нелегального магазина. Вход в самом центральном подъезде, у которого, как правило, стоит непримечательный парень, который должен потребовать плату за проход — некий изначальный взнос. Причём взнос этот составляют не лимиты, как во всех цивилизованных клубах или магазинах, а продукты. Консерва, упаковка крупы или синтетического мяса — неважно. Одно наименование чего-либо съестного, всяк сюда входящий должен непременно пожертвовать.
— Взнос, — которого подтверждает рассказ моего шефа парень в потрёпанных жизнью ботинках, когда я приближаюсь на расстояние нескольких шагов.
