Как он хотел, чтобы она осталась…
Мягкая ладонь пауком вскарабкалась по груди, пересчитывая пуговицы. И прежде, чем Нери сообразил сбросить её, Кантана выпалила:
– Врёшь ведь, точно. С чего же это сердце так колотится?
– Уйди…
Лукавый взгляд Кантаны опалил его лицо. Нери поёжился: ужас вперемешку с паникой овладел им, наливая мышцы горячим свинцом. Дерево, пустившее корни внизу живота, распустило жёсткие ветви, поросшие ядовитыми шипами. Головокружение нарастало, затуманивая рассудок безумной истомой. Накалённый воздух дрожал. Разум, вроде бы, включился, но мыслил теперь новыми, незнакомыми категориями. С одной стороны, Нери осознавал, что катится к верному поражению; с другой – не имел ни сил, ни желания что-либо менять. Он хотел быть поверженным в этой схватке.
Разум вторичен. Счастье победы – вторично. Низменное – первично и лежит куда глубже. Не вырвать. Не искоренить.
Горячее дыхание лёгким бризом коснулось волос. Рука заносчиво и беззастенчиво блуждала по шее, но противиться обжигающим прикосновениям больше не было сил. Он был беспомощен и слаб. Он предвидел такой исход заранее, но даже это знание не дало защиты.
– Ты ведь не хочешь, чтобы я уходила, Нери, – ухмыльнувшись, Кантана провела по извилистому шраму у основания шеи.
Тупая, зудящая боль поднялась к подбородку. Сладостная дрожь вернулась, и теперь она была куда сильнее, чем пару часов назад, в поле. Когда Кантана касалась свежего шрама, которым сама его и наградила, что-то внутри ломалось.
Нери закрыл глаза, ожидая всего, чего угодно.
«Возьми себя в руки! – завопил сквозь пелену дурмана нокаутированный рассудок. – Он этого и ждала! Ты так легко дашься?!»
На лицо легла тёплая, влажная ладонь. Чужие пальцы нырнули в его волосы и заскользили по затылку, мягко, но настойчиво наклоняя голову вниз.
«Нет! – пронеслась в голове Нери последняя трезвая мысль. – Ей не выиграть этот бой!»
И прежде, чем сухие от жары губы Кантаны коснулись его рта, Нери успел накрепко стиснуть зубы.
Вот уже два часа в особняке стояла тишина.
Ни шуршащих шагов Анацеа внизу, ни торопливой поступи помощниц по хозяйству, ни покашливания Зейданы. Ни Кантаны, ни Нери. Только беззвучный, сводящий с ума вакуум. Миа вслушивалась в тягучую невесомость коридоров, прислонившись к двери. Казалось, что пространство за пределами комнаты растворилось в небытии. Ощущение, словно время остановилось, заморозив мгновения, нарастало с каждой секундой; и, если бы не ревущая за окном непогода, стало бы осязаемым. Стекло гудело от налетающего урагана, распевая реквием осени.
