Глава десятая
Карательный отряд…
Апрель 1826 года. С.-Петербургская губерния
Прапорщик Завалихин стоял впереди своего подразделения. Он был зол, как Батеньков с похмелья. Злился на командование вообще и на военного министра в частности, на Временное правительство и своего командира полковника Моллера, из-за которого он и принял этот, с позволения сказать, взвод… Не взвод, а черт те что! Нижние чины мало напоминали воинов регулярной армии: кто в шинели, кто в овчинном тулупе. Кое-кто допускал совсем невообразимое сочетание – меховой жилет, напяленный поверх шинели. Кивера соседствовали с суконными армейскими колпаками и мужицкими треухами. Да и сами солдаты были из разных полков. Тут находились и «семеновцы», и «преображенцы», и гвардейские егеря. Здесь же торчали нестроевые из корпуса Внутренней стражи и саперного баталиона (строевые саперы, пережившие ночь с 14 на 15 декабря, были заколоты штыками.) А уж рожи такие, что если увидишь один раз, будешь потом всю жизнь ночными кошмарами маяться! Где уж там добиваться единообразия формы одежды!
Взвод входил в состав отряда, отправляемого на борьбу с «вандейцами рассейкого пошиба», как назвал язвительный Пушкин бунтующих мужиков.
В карательный отряд собирали штрафованных солдат. Кого-то застигли в момент, когда он торопливо напяливал дорогую шубу поверх линялого мундира (понятно, что происходило сие во время очередного ареста) или просто забирал у генеральской экономки «лишнюю» серебряную посуду или шелковое белье. Были и такие, кто чересчур увлекся разгромом винных погребов. К примеру, во дворце Воронцовых рота солдат «семеновцев» выпила французские и испанские вина, собираемые хозяином два десятка лет. Выпили – и ладно, но зачем же было дворец жечь? В штрафники отправили тех, кому нравилось «портить» дворянских дочек. Ну не расстреливать же за такую мелочь? В карательный отряд отправляли и солдат, что участвовали в деле 14 декабря с «противоположной» стороны. Не на самой площади, разумеется. Офицеров и нижних чинов, сражавшихся с революционерами, уже давно убили либо арестовали. За исключением тех, кто успел уйти.
Завалихин попал в карательную команду после истории с арестантом. Впрочем, может оно и к лучшему. До Трибунала, к счастью, дело тогда не дошло. Генерал-майор Сукин, комендант крепости, положил рапорт дежурного поручика под сукно. Так бы он там и пролежал, если бы комендантом не был назначен чистоплюй Муравьев. Тот немедленно предал бумагу в полк, на усмотрение полкового командира Моллера. Когда в лейб-гвардии Финляндском полку узнали, что прапорщик попытался зарубить безоружного арестанта, да еще и боевого офицера, его предали остракизму. Прапорщику не то что руку перестали подавать, а принялись старательно игнорировать. Здесь, по крайней мере, никто из офицеров не смотрел на него как на «мерде». Понимают, что революцию нельзя сделать чистыми руками. Кому-то приходится быть карателем. А иначе – нельзя. Маленький мятеж в отдельно взятой деревушке приведет к войне во всей стране!
