Наступало лето, и Богдан отправлял жене всё более грустные письма. Инге поняла, что у нее нет выбора – надо возвращаться в Советский Союз. Надеяться на то, что ребенок разжалобит комитетчиков, не стоило. Позднее фрау Сташински призналась западногерманской полиции: «Мои опекуны из Карлсхорста, с которыми мне следовало поддерживать постоянный контакт, очень обрадовались моему решению и в тот же день поставили Москву в известность». В начале августа 1961 года она готовилась к вылету. Что бы они с Богданом ни планировали, о Западе теперь следовало забыть надолго – если не навсегда. Семья была важнее всего, а значит – в Москву202.
Глава 29
Телефонный звонок
Вечером 8 августа 1961 года в гости к Сташинскому зашел подполковник Николай Кравченко, заместитель начальника отдела по разработке экспатриантов и эмигрантов. Это был один из двух офицеров, с которыми Богдан обмывал свой орден в ноябре 1959 года. Теперь Кравченко велел хозяину позвонить жене в Берлин. Он не объяснил, откуда такая срочность, а Богдан подумал, что ему просто надо обсудить с Инге ее возвращение в Москву.
В 1961 году в Москве немногие могли похвастать телефоном в собственной квартире. Для междугороднего разговора лучше всего было послать заранее телеграмму и сообщить точное время, когда отправитель войдет в кабинку на почте или в отделении связи. Кравченко сказал Сташинскому вызвать Инге к семи часам вечера по берлинскому времени (то есть на три часа позже по московскому). Богдан обещал так и сделать. Когда в назначенное время он услышал в трубке голос жены, ее первые слова стали для него страшным ударом203.
Что за вздор? Их сын Петер – здоровый четырехмесячный малыш – умер. Он заболел, у него подскочила температура, и в больнице не смогли его спасти. Инге была безутешна. Она просила его приехать и требовала у кураторов в Карлсхорсте выпустить к ней мужа. Богдан мог ей только пообещать обратиться к начальству. Ночь стала кошмаром наяву. Он ни разу не видел сына – и теперь Петера могут похоронить, а клетку отца так и не отопрут. Подполковнику Александрову Богдан мог позвонить только наутро. Тот уже знал о случившемся. Куратор объяснил подопечному, что в КГБ хотели, чтобы он услышал эту страшную весть от жены.
Казалось, в голосе Александрова звучало искреннее соболезнование. Он спросил Сташинского, нельзя ли ему как-нибудь помочь. Богдан ответил: «Я ничего не могу сделать, кроме как поехать в Берлин и поддержать жену». Ночью, измученный словами Инге, он решил, что у него появился шанс выехать в ГДР – упирая на неадекватность матери, потерявшей ребенка. Теперь он предупредил куратора: «Она в таком состоянии может сделать глупость». Он имел в виду обращение в германские органы власти с просьбой дать мужу въездную визу. Это грозило Сташинскому разоблачением. Подполковник в сердцах ответил, что Инге сама виновата в смерти сына – не затягивай она возвращение в Москву, все было бы не так. Но обещал поговорить с руководством
