Душным днем в конце лета он случайно забрел на передвижную ярмарку с аттракционами, какие в Нью-Йорке не редкость. Бесцельно ходил от одного балагана к другому. Не задумываясь, швырял деревянные шары в дешевый фарфор, стрелял из ружья, пистолета и старомодного лука по нелепым фигурам, приводя их в нелепое движение, катался на многочисленных каруселях, сидя то на лошадке, то на ослике, то на верблюде, проплывал на лодке через пещеры, полные механических привидений и зловеще булькающей воды, замирал от страха на русских горах, устремляясь то вверх, то вниз, а в комнатах ужаса рассматривал жуткие природные аномалии, венерические болезни и знаменитых убийц. В конце концов он остановился возле балагана цыганки, которая по руке предсказывала судьбу. Он был суеверен. И до сих пор никогда не упускал случая заглянуть в будущее, обращался к гадалкам на картах и астрологам, да и сам почитывал всевозможные брошюры по астрологии, гипнозу, внушению. Сивые кони и трубочисты, монахини, монахи и духовные лица, попадавшиеся навстречу, определяли его путь, направление прогулок и самые незначительные решения. Утром он старательно избегал старух, а также рыжеволосых. Евреев же, случайно встреченных в воскресенье, считал заведомыми вестниками беды. Такими вещами он заполнял большую часть своих дней.
Вот и у балагана цыганки он тоже остановился. На перевернутом бочонке, возле которого она сидела на скамеечке, лежали предметы, необходимые для колдовства, — стеклянный шар с какой-то зеленой жидкостью, желтая восковая свеча, игральные карты и горстка серебряных монет, палочка из ржаво-коричневого дерева и блестящие разномастные звездочки из золотого сургуча. Народу возле балагана предсказательницы толклось много, но подойти к ней никто не решался. Она была молодая, красивая и равнодушная. Словно и не замечала всех этих людей. Смуглые, унизанные перстнями руки она спокойно сложила на коленях, туда и смотрела. Под шелковой ярко-красной блузкой дышала полная грудь. Большие золотые талеры тяжелого, в три ряда, мониста тихонько подрагивали. В ушах серьги, из таких же монет. Казалось, весь этот металл позванивает, хотя на самом-то деле ничего подобного. Цыганка как будто отнюдь не стремилась стать платной посредницей между зловещими силами и земными существами, скорее она сама была одной из тех сил, что не толкуют судьбу людей, а определяют ее.
Тарабас протиснулся сквозь толпу, подошел к бочонку и, не говоря ни слова, протянул руку. Цыганка медленно подняла глаза. И долго смотрела Тарабасу в лицо, в конце концов он смешался и попробовал убрать руку. Только тогда цыганка схватила эту руку. Тарабас ощутил на ладони тепло ее смуглых пальцев и прохладу серебряных перстней. Не спеша, очень мягко, женщина притянула его поближе к себе, поверх бочонка, так что локоть его коснулся стеклянного шара, а лицо оказалось совсем рядом с ее. Люди у него за спиной тоже придвинулись ближе, он прямо чувствовал их любопытство. И это их любопытство словно толкало его к предсказательнице — он бы с удовольствием перелез через бочонок, чтобы отделиться от толпы, остаться с цыганкой наедине. Опасался, что она заговорит во весь голос, что другие услышат, и уже хотел было отказаться от своей затеи.
