— Надеюсь, ничего страшного не произойдет, — сказал пастор. — Абсолютно ничего. Я стараюсь не замечать никаких звуков в доме. С этими звуками были неприятности, а я очень не люблю неожиданности, особенно неприятные. Случается, часами стою неподвижно, как столб, и внушаю себе, что ничего не произошло. Я так хочу. Правда.
— Что ты понимаешь под этим «произойдет»? — сказала Сюннива.
— Сам не знаю.
— Ты один в доме?
— Да, чаще всего.
— Не скучно?
— Скучно. Скучнее не придумаешь. Скучища.
— Почему же ты не выходишь на улицу?
— Мне и в голову не приходит выйти на улицу просто так.
— Когда пьешь, тебе тоже тяжело?
— Не знаю.
— Никогда?
— Я хочу покоя, только покоя.
— И все равно что-то случается.
— Да, всегда, — вздохнул пастор.
Пастора больше всего беспокоила не встреча, не встреча Марен с Лео Тюбрин Бекком, а ее диагноз. Потому что вразумительного объяснения, почему она впервые в жизни напилась, не было, и пастор, который предпочел бы сейчас стоять у сторожевой башни и смотреть на море и на острова, знал, что еще предстояло составить длинное послание с изложением причин, почему Марен Грипе следует госпитализировать.
Он посмотрел на Сюнниву и понял, что она одобряла его действия, считая их разумными, обрадовался, но в дело вмешался ленсман.
— Это чистое безумие, — сразу же сказал ленсман. — Насколько я понимаю, ничего не случилось, кроме того, что Марен Грипе напилась женевера, пива и повстречалась с польским матросом. После того как она покинула заведение Толлерюда, там началась обычная заварушка, а один юнга словно взбесился. Нехорошо, конечно, что он вдребезги разбил стол и обвинил Толлерюда, что тот смешивает женевер с самогоном. Ну что в этом, скажите мне, необычного?
— Тот, кто вдребезги разбил стол, родом не из Польши, он штурман, — сказал пастор так кротко, что ленсман взглянул на него с подозрением. — Впрочем, речь не о разъяренном штурмане. Даже не о пойле Коре Толлерюда, как бы оно не называлось, а штурман, видно, из тех людей, которые не особенно любят то, что они пьют. А меня беспокоит Марен Грипе.
— Почему? — спросил ленсман.
Пастор склонил голову и посмотрел на руки. Ленсман, знавший пастора еще с детства, так смутился, что уши у него порозовели.
— И, все-таки, почему?
Пастор не ответил.
— Могу я тебе помочь?
— Мне нужна твоя подпись, — сказал пастор.
— Для чего?
— Она не должна говорить с врачами в городе, ни с кем. Мне нужна твоя подпись, чтобы они выслушали меня.
— Кто это они? — сказал ленсман.
