И вдруг она улыбнулась прежней лёгкой, шаловливой улыбкой маленькой Фике.
— Ступайте, князь, я освобождаю вас от клятвы.
Она протянула ему руку, Оленев склонился и почтительно поцеловал её — не как влюблённый, а как подданный…
Раннее осеннее утро, по лощинам, полям и перелескам тянулся туман.
Сквозь него был виден белый шатёр Апраксина с блестевшим золотым яблоком на шпиле. Несколько палаток окружало шатёр фельдмаршала.
Кони мирно хрумкали овёс. Солдаты чинили амуницию. Два повара в белоснежных колпаках готовили еду. Крутился на вертеле барашек.
Адъютант отсек от поджаренной туши аппетитный кусок, шмякнул на серебряное блюдо и на вытянутых руках понёс в шатёр.
Половину шатра фельдмаршала занимал огромный стол, крытый не по-походному скатертью, украшенный серебряными шандалами, драгоценным сервизом. Ливрейный лакей бесшумно поменял тарелки, другой поднёс Апраксину дымящийся кусок мяса. Генералы сидели несколько поодаль, вид у них был нахмуренный. Апраксин же, облачённый в парчовый халат,— само благодушие, сытость и довольство.
В шатёр вошёл забрызганный грязью вестовой, в котором трудно было узнать Никиту.
— От государыни — господину фельдмаршалу!
— С каких это пор депеши от государыни возят волонтёры? — проворчал Апраксин, промокая салфеткой рот.
Депеша от государыни была для него полной неожиданностью.
С помощью адъютанта тучный фельдмаршал тяжело поднялся, надел очки, затем объявил всем, находящимся в шатре:
— Государыня велят наступать немедля и шлют нам своё материнское благословение. Их величество верят, что не посрамим мы святого знамени, русской чести и славы Отечества!
— Виват! — неуверенно прокричали генералы в ответ, видно, не очень-то они верили своему фельдмаршалу.
Тот осмотрел всех поверх очков, серебряной зубочисткой ковырнул под зубом, а потом крикнул с неожиданным пылом:
— Да я этого Фридриха, как орех, расколю! — Апраксин сел и добавил рассудительно: — Если, конечно, Господь даст.
— Конница рвётся в бой! — пылко вскричал генерал от кавалерии. Мы Фридриха на аркане притащим. Кавалерийским ударом решим баталию! — он с трудом приподнялся с кресла, ноги генерала затекли, и он поморщился от боли.
— Чур тебя! — замахал короткими руками Апраксин.— Кавалерию в бой не пускать! Гросс-Егерсдорф не конец, а начало кампании. Кавалерия — наше золото! Её надо сохранить для главного удара. Ты слышишь? — заорал он на приунывшего генерала.— Отведи-ка ты кавалерию за лесок, в лощинку. И без приказа — никуда! — Фельдмаршал вдруг встал.— Пока вы свободны, господа генералы. И вы, сударь,— добавил он, обратившись к Никите.
