— Но это обстоятельство, как обычно, не приняли во внимание?
— Самоубийство очевидно. Эмоционально Татарский был нестабилен. Так проще объяснить записку. Насильственная смерть — это лишние вопросы. К офицеру полиции, прежде всего. Твой друг Калганов без того уже отписывается.
— Ладно. Это все равно складывается в общую картину. Нет сомнений — это Портной. И он явно подставляет Воху.
Захаревич протянул руку к Бобику, намереваясь его погладить, но тот попятился и зарычал.
— Смотри-ка, обиделся. — Захар повернулся к Борису. — Что думаешь?
— Думаю, Портной где-то рядом. Он каким-то образом узнал, что мы его ищем. И это ответный удар.
— Простая математика? — Захаревич подмигнул.
Теперь пришла очередь Боба удивиться. Во-первых, игривому настроению эксперта, хотя тот рад новой зацепке, и это-то как раз понятно, а во-вторых, потому что Захар помнит эту присказку про математику. Неужели Боб так часто произносит ее вслух? «Плохо, Шульга! Если ты предсказуем в таких мелочах, значит, в больших делах тебя тоже не трудно предугадать. Стоит ли удивляться, что Портной подошел так близко?»
Боб уставился в небо, крупная снежинка упала ему прямо на зрачок глаза. Усилием воли он заставил себя не моргнуть. Захар наблюдал за переменами в настроении приятеля не таясь, и ему не очень нравилось, как сегодня выглядел Боб. «Потускневший взгляд, запавшие щеки… Неужели Шульга сдался? Захотел уюта и женского тепла?»
— Борис! Где тут у вас борща можно поесть приличного?
Боб вздрогнул от неожиданности.
— Да есть тут харчевня за углом. Вполне цивильно.
— Заводи собаку, и пошли поедим.
— Пойдем. Правильно говорить пойдем.
— А мне один черт. Главное, чтобы со сметанкой и черным хлебом.
Боб улыбнулся. Да. Неплохо было бы сейчас навернуть борща. В последний раз он ел первое на базе отдыха «Под соснами» у Радужного. Вся та поездка обернулась для него двумя трупами и сумасшедшим сексом с прекрасной Элеонорой. Скучал ли он по ней? Воспоминания откликнулись тупой болью в затылке, тогда у него как раз была реабилитация после сотрясения мозга. Отставник-офицер в Ирпенском лесу пытался прикончить его, потому что Боб вычислил, как именно была убита Алла Татарская. А месяц спустя мертвый фотограф в соседнем номере вызвал новый приступ тошноты. Красные струйки на белом кафеле, стекающие в воронку душевого слива, так и стояли перед глазами. А через день — синеватое лицо утопленника Гоши в полынье на фоне истерики его обезумевшей матери. И хотя Эля тогда даже помогала ему в расследовании, проявив завидную силу духа, но заниматься этим постоянно или терпеть подобный образ жизни своего мужчины она, конечно же, не захотела. Какой женщине такое бы понравилось?
