Следом показался Шульга. В робе и берете. Он щурился без очков, по силуэту силясь узнать коллегу. Мужчины молча пожали друг другу руки.
— Да, Захар, слушаю.
— Выводы экспертизы по Татарскому, в целом, подтверждаются. Подкопаться не к чему.
— Да, я знаю, после тебя трудно найти что-то новое. Почерк его?
— Рука дрожит. Но Татарский точно писал сам. А тремор — не удивительно: сколько по дочери скорбел. В смысле — квасил беспробудно.
Боб задумался и вздрогнул, когда прямо из-под его ног шумно взлетела ворона.
— Он мог обвинить Калганова в своей смерти под этим делом, — Борис выразительно щелкнул себя по горлу.
Захаревич покачал головой.
— Я тоже об этом подумал. Но, как назло, Татарский был трезв не менее двух суток. Как говорится, в здравом уме и трезвой памяти.
— И все-таки, Захар, ты пришел. Значит, что-то не срастается?
Захаревич шумно высморкался в большой старомодный платок и плотнее закутал шею клетчатым шарфом.
— Маленькая деталь, Боря. Подробно я изложил в отчете. Короче — характер перелома шейных позвонков вызывает сомнение.
— А именно?
— Если человек сам лезет в петлю и прыгает со стульчика, позвонки ломаются под другим углом, нежели если ему ломают шею руками.
Захаревич дотронулся руками до шеи Боба. Даже перчатки не поленился стянуть. Боб невольно отпрянул.
— Э, Захар, поаккуратней! На себе не показывают!
— А я и не на себе показываю! А на тебе, для наглядности.
Бо-бо принял жест эксперта за нападение на хозяина и с громким лаем набросился на его собеседника. Затем, с наскока уловив знакомый запах, совсем растерялся. Боб взял пса на руки, надеясь побыстрее успокоить. Звонкий лай привлекал излишнее внимание, а внимания Боб не любил:
— Спокойно, Захар не хотел меня обидеть, — Боб посмотрел на приятеля, — но обидел. Ладно, проехали!
Захаревич только пожал плечами. Как человеку науки ему были непонятны такие вот сугубо человеческие проявления у коллеги. Шульга был блестящим аналитиком, ради завершения дела уединившимся в этом гараже на отшибе. Его, как и самого Захаревича, всегда интересовало только одно: восстановить картину событий и найти истину. Он редко обращал внимание на все, что большинству смертных было так необходимо для самовыражения: комфорт, статус, семья. «Почему вдруг сегодня такая чувствительность? Не иначе как баба замешана». Захаревич оглядел Шульгу с ног до головы. «Да, так и есть, недавно у затворника был секс. И, судя по тоске в глазах, даже с элементами чувств и долей сантиментов». Боб прервал ход его мыслей:
