После сражения с огромной тарелкой, доверху наполненной жареными рёбрышками, горохом и чёрной фасолью, я подошёл к музыкальному автомату. Великолепный экземпляр, заполненный отличной музыкой. Но тут двое солдат вошли в ресторан. Безукоризненно одетые, сверкая нашивками и наградами и стреляя глазами, они как–то очень странно посмотрели на моего товарища. Они, оба чёрные и гордые, внимательно оглядели всех, но с явным презрением к моей особе. И пусть те двое были в форме, а мой товарищ нет, в присутствии своих сослуживцев он тут же превратился в бравого чёрного солдата. Стали смеяться, шутить и дружески хлопать друг друга по плечу. Я направился к нашему столику, сел и вернулся к своей выпивке, кивнув им и поприветствовав. Три стриженые наголо головы сияли, мерцая в свете зажигалок, двигаясь взад и вперёд, прикуривая сигареты, щёлкая зажигалками, болтая, перебивая друг друга, о каких–то армейских новостях, в чём я совершенно ничего не смыслил. Мой чёрный десантник про меня забыл, окунувшись в свой родной мир. Я взял такси и поехал через весь город в строну Французской части, с удивлением обнаружив, что всего только час десять ночи. Мои ребята договорились встретиться там около двух. Красивые бульвары, освещаемые газовыми фонарями заслоняемыми колышущимися кронами деревьев и отбрасывающими танцующие тени на мокрую брусчатку улиц. Я чуть не проехал мимо них, одетых в одинаковые костюмы. Они стояли на углу Бурбон–стрит, пялясь на окно в четвёртом этаже, в котором было видна танцующая женщина, стоящее зрелище, такого я никогда прежде не видел. Женские формы в ясных чётких линиях, тенями на окне увеличивались раза в три–четыре, и руки, и ноги, и грудь. Она расчёсывала свои длинные волосы. Тремя этажами ниже того окна, горел красный фонарь. Не отрывая взгляда, я полез в свой бумажник.
— У меня осталось пятьдесят баксов, — сказал я Часу.
— Алан уже узнавал, — отозвался Час. — Это будет тебе стоить три сотни за ночь, а у нас на всех всего сто восемьдесят пять, но мы все уже спеклись, я хочу сказать, все глаза проглядели.
Мы снова посмотрели вверх, на колыхающийся силуэт.
— Будем тащить соломинку, как бы там ни было, ста восьмидесяти пяти хватит на билет, должно сработать, есть шанс.
Джонни вытащил пару сигарет из пачки, разломил одну и зажал между пальцами.
— Ну, Час, которая короткая из них?
— Значит, которая? Фу, чёрт, длинная, мать её, — выругался Час.
— Ну, твоя очередь, Алан, ну, которая короткая?
