Новый Орлеан был переполнен молодыми талантливыми музыкантами, родившимися в «кустарниках» Луизианы. Они все приехали в город, чтобы показать себя. Они были готовы играть за гроши и за выпивку в баре, возможно за горсть мелочи, но не более того. И они с нетерпением ждали паузы, чтобы выскочить на сцену и показать себя. Они приезжали в город, имея в кармане лишь свой талант и свою музыку, такого я ещё никогда до тех пор не видел.
О, видит Бог! Как мне было хорошо там! Но тут реальность хлестнула меня обжигающим холодом. Сердитые, грубые голоса донеслись до моих ушей из дальнего угла — скрипучие, взвизгивающие, яростные возгласы. Меня невольно, как магнитом притянуло туда. Трое бледнозадых грубо склонились над одним чёрным дудликом. Чёрный с необыкновенно выпученными глазами, смирившись со своей участью, смотрел на этих троих белых буйволов, угрожающе наседающих на него. Руки сжаты в кулаки, не выпуская своих сигар изо рта, в предвкушении хорошей взбучки этому бедняге–чёрному. Субботний вечер — отличное время для драк.
Когда до моего сознания дошло, что здесь затевалось, я попытался встать и убраться отсюда пока ещё цел, но не смог. Я оставался там как столб, сторонним наблюдателем происходящего прямо перед моими глазами. Чёрный парень крепко стоял на ногах, его шея, казалось, раздувалась при каждом его вздохе. Они говорили, не приближаясь и издавая какие–то булькающие звуки, и тут меня осенило — эти трое бледнозадых были обычными вышибалами! Они говорили чёрному парню, что если он не уйдёт, они будут вынуждены вызвать полицию, которые и помогут ему вытащить его задницу вон. Я был поражён, и это происходило здесь, в Новом Орлеане, на родине джаза! Даже на этой святой, чуть ли ни на священной земле, люди сталкивались лицом к лицу с дерьмом, этими Южными предрассудками: расовой дискриминацией. Мои чувства обострились — всё это приносило мне ощутимую боль.
Чёрный в замешательстве продолжал стоять в углу. Он говорил, что–то себе под нос, то обращаясь к земле, то к небу. Но вот он шагнул вперёд. Я слышал его бессвязную речь, казалось, он гневно спрашивал себя, что же он сделал не так. И, подумав, насколько странно здесь всё, я последовал за ним на улицу. Чёрные музыканты играют на сцене бара, переполненного белыми слушателями, но чёрному посетителю не позволено входить? Расовые предрассудки идут вразрез всем человеческим представлениям. Они не поддаются никакой логике, когда ты сталкиваешься с ними лицом к лицу. Человек шёл, что–то бубня, но заметив, что я иду следом, обернулся и немного посторонился, давая мне пройти. Приступ стыда за цвет моей кожи вспыхнул в моём сердце. И я, нарушив молчание, заговорил с ним.
