Чужеземцы. Сильная эмпатия Хейнрици к своим солдатам, к своему «отечеству» и к собственной персоне находится в заметном контрасте с сухим, часто пренебрежительным и лишь с ходом войны на востоке чуть меняющимся описанием жителей чужой страны. Глубоко засевшая неприязнь и антибольшевистские пропагандистские образы «впечатались» в восприятие Хейнрици: он увидел на востоке именно то, что и ожидал увидеть, — совершенно чуждые немецкому «образованному человеку» мрачные и враждебные ландшафт, культуру и народ. Чувство абсолютного отчуждения превращало на этом поле сражений в проблему всё: людей и животных, города и дома, питание и гигиену. Наглядные описания «земли и людей» доказывают, что Хейнрици смотрел на чужеземцев с этнографическим интересом, и всё же взглядом воина и завоевателя — недоверчивым и полным предрассудков. Генералу казалось, что он попал в иную часть света, в которой немцы не смогут навести порядок и которой не смогут править. Размеры и враждебность страны и ее природы постепенно превращаются в его записках в метафору сопротивления советского противника и чрезмерного напряжения немецких войск. Отчуждение настолько сильно, что леса и поля кажутся враждебными существами, а люди не воспринимаются как люди. Подобное восприятие чужеземцев позволяло оправдывать отказ от всех привычных мерок: военных, политических и этических. В негативном восприятии Хейнрици почти не оставалось места для глубокого гуманистического (и христианского) сочувствия к страданиям людей в местностях, которые немецкая армия столь противозаконно и жестоко ввергла в войну.
Преступления. Негативное восприятие чужеземцев способствовало крайне резкому истолкованию военных событий, которое, в свою очередь, диктовало образ действия и дополнительно радикализировало восточную кампанию, и так задуманную как расово–идеологическая война на уничтожение. Уже в первые дни после противоречащего международному праву нападения Германии на СССР Хейнрици описывал сопротивление Красной армии как «лукавое» и «коварное». Это должно было обосновать беспощадность ведения боев собственными войсками как реакцию на «коварство» русских. Казалось, что чужие поля сражений и идеологически смертельный враг отменяют в этой битве на «жизнь или смерть» все законы ведения войны и оправдывают любые средства. То, что генералы, подобные Хейнрици, уже в ранней фазе войны безропотно приняли особые правила ведения особой войны, надиктованные Гитлером и его советниками, имело решающее значение для радикализации войны. Тем самым Хейнрици с самого начала несет ответственность за те практики войны на уничтожение, которые были подготовлены преступными указами вроде «Указа о комиссарах» и «Указа о применении военной подсудности в районе "Барбаросса"».
