— Почему ты их не забираешь? — спросил Цукерман.
— Нет, только не великие романы! Для таких соблазнов я слишком стара. А почему ты вообще меня сюда пускаешь, в это святилище искусства? Я же не «интересный персонаж».
— Чем ты занималась в Варшаве?
— В Варшаве я занималась тем же, чем и здесь.
— Яга, может, сжалишься надо мной? Ответь прямо хоть на один дурацкий вопрос, а?
— Если ты ищешь, о ком интересном тебе бы написать, пожалуйста, пригласи какую-нибудь другую девушку из клиники Энтона. Они моложе, красивее, глупее, им будет лестно отвечать на твои дурацкие вопросы. Их жизнь богаче приключениями, чем моя, они с удовольствием тебе все расскажут. Ты будешь залезать им под юбки, а они — в твои книги. Если ты рассчитываешь на секс со мной, предупреждаю: меня это не интересует. Я ненавижу похоть. Она меня раздражает. Мне не нравятся запахи, не нравятся звуки. Пару раз с кем-нибудь — это даже приятно, ну а дальше — это общее похабство.
— Ты замужем?
— Замужем. У меня дочь тринадцати лет. Она живет с бабушкой в Варшаве. Теперь ты знаешь обо мне все.
— Чем занимается твой муж?
— Чем «занимается»? Он не графоман вроде тебя. Почему умный человек задает глупые вопросы о том, чем люди «занимаются»? Это потому, что ты американец, или потому, что графоман? Если ты пишешь книгу и надеешься, что мои ответы тебе помогут, не надейся. Я слишком скучная. Я — просто Яга, со своими взлетами и падениями. А если ты пытаешься написать книгу на основании полученных ответов, то это ты скучный.
— Я задаю вопросы, чтобы скоротать время. Так достаточно цинично, тебя устраивает?
— Я не разбираюсь в политике. Политика меня не интересует, я не хочу отвечать на вопросы о Польше. Мне плевать на Польшу. Пошло все оно к черту! Я приехала сюда, чтобы избавиться от этого, и буду признательна, если ты перестанешь донимать меня расспросами о прошлом.
Одним ветреным ноябрьским днем, когда в окна стучал то дождь, то град, а температура упала ниже нуля, Цукерман предложил Яге десять долларов на такси. Она швырнула в него деньги и ушла. Через несколько минут вернулась — по ее черному пальто уже стекали струйки воды.
— Когда ты хочешь снова меня увидеть?
— Это ты решай. Когда почувствуешь себя достаточно злой.
Она метнулась к его губам — словно хотела укусить.
На другой день она сказала:
— Я два года ни с кем не целовалась.
— А как же муж?
— Мы с ним даже этим не занимаемся.
Мужчина, с которым она сбежала, не был ее мужем. Об этом она его оповестила, когда впервые расстегнула оставшиеся пуговицы новой шелковой блузки и опустилась к нему на коврик.
