Гулида кивал головой:
— Обязательно. Обязательно. Митинг. Подошел к Сергею.
— Вы на щечку компрессик бы положили. Я понимаю: папаша хлопнул. А все-таки обидно. У меня фурункул на шее был — так я только компрессом и вылечился. Большой фурункул. А папашу мы арестуем — и в каталажку. Ай, как щека-то у вас — прямо фиолетовая! Сергей с ненавистью поглядел на Гулиду:
— Я с отцом сам разделаюсь.
Комиссар Лысак говорил ему вслед:
— Сегодня, в восемь часов вечера, у старого колодца. Будьте обязательно, я речь произнесу.
А за дверью стоял, прислушиваясь, Федько. Отскочил, сказал Машке:
— Слышала? Живей беги. Международное, приблизительно, дело!
Можно бы вестовому и пешком пройти с одного конца деревни к другому, но Федько без Машки жить не может.
IV
Комиссар Лысак шагал по избе, жестикулируя, и повторял речь, которую он скажет стрелкам. Блестящая речь: против генерала и против большевиков одновременно. После этой речи все станет ясно, и стрелки пойдут за комиссаром. Прославится он на весь мир и запишет свое имя — Петр Иванович Лысак — на скрижалях истории.
Полк вспомнит: был уже комиссар тут — с подарками от Кати Труфановой приезжал.
Комиссар волновался, зная, что сегодняшний день — день исторический.
Гулида вошел в избу, оглядел комиссара: коричневый френч, брюки-галифе, желтые краги.
— Ждут уже, — сказал Гулида.
— Сейчас.
Комиссар вынул изо рта трубку, сунул в карман, сам за дверь — и на коня. Усы у комиссара, как всегда, сбриты, баки — тоже, бородка подстрижена эспаньолкой, подбородок энергично выдвинут вперед.
Гулида трясся рядом на облезлой кобыле.
— Вы прямо как…
Тут Гулида не в такт быстрой рыси осел на седло и чуть не откусил язык. Замолчал. Потом повел носом:
— Стой! Паленым пахнет!
— Я ничего не боюсь, — отвечал комиссар. — Вперед!
Но остановил коня.
Гулида удивлялся:
— Что бы это такое? Будто не то вы, не то я горим. Ай, поглядите — штанишки-то ваши новенькие…
Комиссар схватился за правое бедро. Бедро дымилось.
Гулида удовлетворенно чмокнул мокрыми губами!
— Я же говорил. Я все вижу.
Комиссар Лысак выдернул непотушенную трубку из тлеющего кармана и усмехнулся:
— От великого до смешного один шаг. Вперед! Великое совершалось у старого колодца.
Гулида остался в стороне, а комиссар прошел к срубу, подтянулся — и не смог вскочить на крышку; помогли стрелки.
Перед тысячной толпой на пьедестале стоял комиссар. Так мечталось давно. И пока гордо оглядывал он толпу, мелькнула в голове гениальная мысль: новая революционная Россия стоит, попирая ногами старую, сгнившую в колодце.
