— Нет.
— Собственная магия не может нанести вред её владельцу? Круто, — друг согласно кивает, — И ты не устаёшь?
— В смысле?
— Что-то же должно тратиться? Мана там, ци, прана, чакра?
— Не знаю… — Дика задумался, прислушался к организму, — Вроде бы тепло здесь, — он показал на живот, — уже не такое тёплое… но я не уверен.
— Ты можешь сделать огонь больше? — и это… правильный вопрос.
— Сейчас попробую.
Появившееся прямо из-под кожи пламя охватывает предплечье Димона, взметается к потолку, лижет висящую над головами китайскую люстру, гаснет. Пахнет горелым пластиком.
– ***ть! Дим, если бы твоя магия действовала на создателя, то ты бы сейчас метался по комнате, кричал, судорожно тушил горящие волосы, — меланхолично отметил я, — Э, что с тобой?
— Кажется, мана закончилась, — натужная улыбка, ладони прижаты к животу, — Не больно… неприятно и неожиданно.
— Надо проветрить.
— Думаешь кто с улицы видел?
— О, вспомнил о конспирации?
— Я о ней не забывал. Миш, мы же договорились, — “как ты мог обо мне такое подумать??” — Тут просто… сам видишь.
— Вижу.
Я стою у окна, в темноте, форточка открыта, прохладный воздух приятно холодит лицо. Гипотетическую угрозу бесценным волосам Димка принял близко к сердцу, он в ванной, расчёсками балуется, ххе. Адреналин, впрыснутый надпочечниками, рассасывается, мысли слипаются…
— Миш, иди сюда!
— Иду.
— Что думаешь?
— О чём?
— Ты не видишь? — деревянной расчёской он указывал на свою татуировку.
— Что я должен увидеть? — устал я, Дима, спать хочу, — Татуировка, пять на пять сантиметров, клипартовское изображение огня.
— Цифра один, римская. Неоново-синим.
— Не вижу.
— А я вижу.
— Ну ок, — вялый кивок.
Тело моё не хочет больше удивляться. Видит человек циферку на плече, с кем ни бывает. На людей не бросается — так и нет у санитаров оснований.
— Что это может значить? Уровень? Только я его могу видеть, для остальных неразличим??
— Возможно, — выдох, — Уровень силы, магии или умственного развития. Последнее походит идеально. Из десяти. Или рейтинг. Или номер игрока. Или твой личный глюк. Можно гадать до посинения. Я уже, кажется, синею. Пора спать, — заявил я.
Неуклюже развернулся в дверном проёме, плечом боднул косяк, больно.
— Спаать. Уснёшь тут, как же, — проворчал он мне вслед.
Лежу в кровати. Друг чем-то шуршит в ванной, позвякивает. Форточку я не стал закрывать, на улице тепло, градусов 10 выше ноля, месяц до лета. Потолок как макароны, смотрит на меня, я смотрю на него, между нами пустота, пусто-таа; глаза закрываются, просунутая меж створками мысль им мешает.
