Она засмеялась, поток воздуха унес ее смех, и я подумал, а вдруг и ее саму ветер заберет с собой. Я схватил ее за руку, и машина вильнула на пустой дороге, как заигравшийся жеребенок, вспомнивший вдруг, что передвигаться это не так-то просто.
И вместо того, чтобы отчитать меня за неосторожность, Октавия поцеловала меня. Я закрыл глаза и почувствовал ее руку на своей, она следила за дорогой.
— Иногда ты удивительно беспомощный.
— Ты тоже. Это основная причина, почему так трогательны и потрясающи человеческие существа, и почему мы нравимся друг другу.
— Я думала, мы нравимся друг другу из-за сложного комплекса политических событий, оказавших влияние на наши судьбы.
— Ты — бесчувственная, — сказал я. Мы все дальше проникали в страну, которую оба любили, но совершенно по-разному. В конце концов, когда солнце уже падало, и мир становился темнее, томнее, я увидел далекие верхушки лесов. Дорога пролегала между двумя крыльями кукурузного поля, которое я прекрасно помнил. Ничего не изменилось за столько лет — бесконечное, то желтое, то зеленое, но удивительно постоянное пространство.
Этим полем заканчивалась и начиналась страна нашего народа, смотря с какой стороны подъезжать. Мне всегда казалось, что абсолютная свобода и пустота призваны заменить клаустрофобическую реальность нескончаемого леса, в тисках которого мы все находились.
— Знакомься, — сказал я. — Мой дом.
— Ты жил на кукурузном поле?
— Как-то ночью. Но я скорее говорю о всеобщем и целом, чем о частностях. Это моя страна.
— Я никогда не приезжала с этой стороны.
— Ты ведь была в образцово-показательных местах, правда? Смотрела на причесанных больных детей с отсутствующими взглядами?
— Ты просто спрашиваешь или пытаешься обвинить меня в безразличии к судьбе целого народа и неспособности оценивать принцепсоцентричный мир?
— Просто спрашиваю.
— Хорошо. Тогда ты прав.
Я засмеялся, потому что вовсе не злился на нее. А потом я увидел водонапорную башню — бледная, одинокая постройка посреди поля. Я помнил ее, помнил по-настоящему, словно бы она и прежде существовала. Остановив машину, я сказал:
— Мы должны подняться туда. Причина первая: очень красивый вид. Причина вторая: я расскажу тебе историю.
Мы вышли из машины, и я понял, как солнце нагрело землю за день. Красноватый свет падал на кукурузные початки, превращал белый камень в розовый, придавал белкам глаз Октавии медных всполохов.
Кукуруза была с нее ростом, и она остановилась перед ее стеной с таким трепетом, будто это и был лес. Я взял ее за руку, и мы вошли внутрь, а я подумал, что, быть может, я хожу по заросшей тропке из моего детства.
