Отец мой, судя по всему, действительно воевал в последней парфянской войне. Ему платили некоторую, не слишком крупную, но и не маленькую пенсию, которая была приятным бонусом к его немудреному делу. Он называл себя торговцем спокойствием, и работа его была почетной и одобряемой твоим народом, потому как облегчала управление нами. У отца был фургончик, в котором он удалял причины для беспокойства. Чаще всего они крылись в лобной или височной долях мозга. Отец занимался неблагодарным и предательским ремеслом, он делал лоботомию всем тем, чьи родственники признавались, что больше не могу сосуществовать рядом с этими несчастными людьми. Для дурдома, тем не менее, папины подопечные были недостаточно опасны. Твои собратья не спешили брать тех, кто угрожает лишь самим себе на содержание государства. Политика была простой — меньше варваров, меньше проблем от них.
Мой отец сокращал число проблем, а иногда и число варваров, потому как не все операции проходили удачно. Папа не имел никакого отношения к медицине, практически никто из нас не мог получить высшее образование, то что делал отец было ремеслом, которое, по большому счету, ничем не отличалось от сапожного дела или плотничества. Определенная последовательность движений вела к известному результату, только вот материалом были не кожа и не камень, а вместилище нашего сознания, которое, по самым неромантичным теориям, отвечает за все, чем мы, собственно, и являемся.
Многие, поджидая отца на кухне или во дворе, убеждали себя в том, что совершают благо для своих любимых. Они надеялись, что так их родные и близкие не покончат с собой, не покалечат себя, словом не сделают чего-то, за что окружающие могли бы себя винить. Были и другие. Этим просто хотелось покоя, и они готовы были продать родную мать (часто так и бывало) за три часа сна подряд.
Люди платили много, иногда все, что у них было. И они неизменно оказывались искренне благодарны моему отцу. И все же каждый из них, совершая непоправимое, невольно перекладывал собственную вину на отца, как мы иногда виним в своей неловкости шариковую ручку, допустившую помарку. Оттого профессия его парадоксальным образом была неуважаема и почти неприкрыто неприятна всем вокруг, и все же от клиентов у него не было отбоя. Он разъезжал по стране варваров, и каждый знал его фургончик, матери пугали им своих детей. Что там, даже моя собственная мать говорила мне, что если я буду вести себя плохо, отец вернется и заберет меня в свой фургон.
