— Ну какая уж тут особенная работа, на лагере? Я как вас проводил, посуду вымыл. Потом лег, полежал. Встал, дрова поколол. Опять лег, лежу, только скучно, выспаться и ночью успеешь. Подошел, еще дрова поколол, потом сходил коней проверил. Дошел сначала до речки, в другую сторону, на пеньке посидел. Потом петь начал. Я все время пою, когда вы в маршрут уходите... русские песни. Только мне не нравится, как Лемешев поет... Когда я сам пою, мне больше нравится. Пришел опять к палаткам, слушаю - ручей шумит чего-то уж больно громко. А там бревно лежит поперек, ну и с него как водопад какой. Я взял топор, перерубил бревно, вытащил его из ручья, прочистил там лопатой, и сейчас во - почти и не слышно совсем...
Иван Лексаныч никогда не выбрасывал оставшуюся еду:
— Такая каша, и выбрасывать! Ну съешьте кто-нибудь, всего две миски осталось, - уговаривал он, и если остатки ужина так никто и не мог доесть, то на следующий день в котлетах мы обнаруживали подозрительные крупинки риса, а от ухи за версту несло ароматом медвежатины.
Однажды у нас скопилось много сала, и Иван Лексаныч забеспокоился - не успеем съесть! Каких только блюд он ни выдумывал, и везде главным компонентом было медвежье сало.
— Знаете, как едят кашу по-армейски? - Услышав "нет", Иван Лексаныч поражался нашей неосведомленности. - Ну просто - "вплавь".
Вот так блюдо - "каша по-армейски", да еще "вплавь"!
— Чего смеетесь, это же просто, чтобы каша плавала в сале.
— Неужели в армии так здорово кормят?
— Нет, конечно, но если уж где-нибудь перепадет сало...
И все равно запасы сала убывали удручающе медленно. Иван Лексаныч стал замешивать сладкое тесто и кормить нас одними пончиками. Конечно, испеченными на медвежьем сале.
— А какое оно полезное! А вкусное! - агитировал он нас, прихлебывая растопленный жир прямо из кружки. И если мы, уходя в многодневный пешеходный маршрут, изнемогали под тяжелыми рюкзаками, то всегда оказывалось, что добрая половина груза - "сэкономленные" припасы, нелегально подсунутые Иваном Лексанычем.
Все вокруг Иван Лексаныч старался заметить, запомнить, чтобы потом рассказать получше у себя дома или еще где-нибудь, где ничего такого не видели, а где же могли видеть такое!
— Вот приеду в Москву, к дяде пойду обязательно, он больной лежит, никуда не ходит, я ему все рассказываю, почти после каждого рейса. А после этого сезона целый день буду рассказывать. Вот он удивится, что я здесь видел!
Рассказывать Иван Лексаныч любит. Когда мы сидим у костра, он почти всегда о чем-нибудь говорит. Конечно, и люди, и события в его рассказах подаются вперемешку с пол-литрами и солеными огурцами ("Знаешь, такие маленькие, в литровых баночках продавались. Так здорово под водку идут!"). Зато и люди, и события - самые натуральные, уж точнее некуда. Глаз у Ивана Лексаныча наметанный, на мякине его не проведешь!
